Екатерина Полянская - Воин в поле одинокий

Плащ — дарю. Запахнись получше.
И не благодари — чего там!
Я не друг тебе, а попутчик
До ближайшего поворота.

Ты устанешь — я сил добавлю,
Дотянусь одним только взглядом,
Поскользнёшься — плечо подставлю,
Испугаешься — встану рядом.

Я огонь под дождём раздую,
Проведу в круговерти вьюжной…
А куда и зачем иду я —
Знать об этом тебе не нужно.

Расставание — не потеря,
Не беда по большому счету.
Ты меня не предашь — я верю.
Не успеешь до поворота.

Оттого, что я верна и средь измен,
И в самой измене — неизменна,
Оттого, что у знакомых стен
Силы нет — и не спасают стены,

Оттого, что полной мерой отвечать
Выходящим в вечность узкой дверцей,
Ты меня положишь, как печать,
Как печаль бессмертия на сердце.

Боль моя стала моей виной,
Жизнь моя истончается, словно волос…
Ангел мой,
ты просто
поговори со мной —
Я так давно не слышала твой голос.

Я не увижу тебя, не дотянусь рукой,
Ты никогда на меня не взглянешь с улыбкой.
Ангел мой, обмани меня, успокой —
Эхом своим, тенью своею зыбкой.

Даже если ты знаешь, когда за спиной
Лязгнет засов и дверь заскрипит натужно…
Ангел мой,
ты просто
поговори со мной —
Хоть это вовсе ни мне, ни тебе не нужно.

Бредя коридорами долгой ночи,
Проулками строчек и междустрочий,
Сжимая пальцы в кулак,
Душу выкручивая из тела,
О чём я тебе рассказать хотела —
Теперь не вспомнить никак.

О том, как прекрасны чужие лица:
Кто-то всерьёз собрался жениться,
Кто-то — ложиться в гроб.
Кто-то едет в Париж или Ниццу,
Кто-то в руках задушил синицу —
А не пищала чтоб.

О том, что в комнате — неразбериха,
Что в Зазеркалье тихое лихо
Дремлет тысячу лет,
О том, что рассвет истончает тени,
А жизнь в сослагательном наклоненье —
Это полнейший бред.

В шторах — сквознячная пантомима,
Вещи меняются неуловимо:
Шкаф навис, как скала,
Дыбом шерсть на спине дивана,
И желтозубое фортепьяно
Скалится из угла.

Странный шум за стеной сырою —
Словно бы в обречённую Трою
Вкатывают коня.
Даже не соблюдая приличий
Мир меняет своё обличье
И вытесняет меня

К зеркалу, к самой стеклянной кромке,
Там, где жемчужно дробится ломкий,
Неуловимый свет.
Тени выстроились в карауле.
Просто это — ultima thule.
Дальше земли нет.

Кто изнутри о зеркало бьётся,
Смотрит из глубины колодца,
Расширяя зрачки?
Кто там смеётся беззвучным смехом?
В сердце моём отдаются эхом
Сердца его толчки.

Резкий удар о ладонь ладони,
Медленно погружается, тонет
В бесконечности взгляд.
Воздух ещё меж нами трепещет,
Но за спиною теснятся вещи,
Путь преграждая назад.

Я не вернусь. Моё время сжалось.
Кровь двойника с моею смешалась.
Я закрываю счёт.
Звон стекла, фейерверк осколков…
Первый шаг — больно. Второй шаг — колко.
Третий — уже полёт.

Все — от винта!
Я начинаю танец.
И вот уже душа моя легка,
И яростно-слепой протуберанец
Выплёскивает из-под каблука.

Мне безразлично, кем была вчера я,
Чем станут завтра кровь и плоть моя,
И я пляшу, кружась и замирая,
В пульсирующем ритме бытия.

Сгорает на лету земное бремя,
Долги, заботы, память и печаль.
И я пляшу, закручивая время
С пространством — в напряжённую спираль.

Но вечности тончайшая иголка
Насквозь пронзает эту круговерть,
И я пляшу —
на углях,
на осколках,
Живым огнём отпугивая смерть.

Прости, классическая Муза,
Прости, Поэзия сама:
Поэт для общества — обуза.
Его не кормят задарма.

Его начальство терпит еле,
В его карманах — ни шиша,
В его весьма нетрезвом теле
Горит и корчится душа.

Спешат замордовать поэта
И мелкий бес, и крупный гад,
И тихо булькающий в Лету
Трудолюбивый бюрократ.

Лететь Поэту шалой искрой
В дыму житейского костра —
Его погубят карьеристы
И кандидаты в доктора.

Но ты, о чистокровно-нервный,
Мой вечно-яростный Пегас,
Тебя запрягшим, уж наверно,
Копытом зафигачишь в глаз.

Но ты, о Кифаред могучий,
Сквозь тьму, сквозь мертвенную тишь
Стрелой разящей и певучей
Ты за поэта отомстишь.

Думал — Дед Мороз приходит к детям,
Оказалось — дяденька за деньги.
Думал — это крылья вырастают.
Оказалось — уровень гормонов.

Думал — это минимум до гроба.
Оказалось — на год не хватило.
Думал — потерпеть ещё немного,
Оказалось — минимум до гроба.

Думал, что выходит на свободу,
Оказалось — в камеру другую.
Думал, прямо к Богу постучался,
Оказалось — адресом ошибся.

Думал — вот без этого уж точно
Жить нельзя. А оказалось — можно.
Думал — выжил!.. Ну, теперь-то можно…
Оказалось — время жизни вышло.

Любовь, что движет Солнце и светила,
Меня таки однажды посетила.
Оставшуюся после благодать
До самой смерти мне не расхлебать.

Муж многоумный решил в вечность пробраться украдкой,
Много извёл он чернил, бумаги попортил вотще.
И, вдохновлённый вполне, научную школу возглавив,
Сколь позволяло здоровье, учеников он имел.

Силы истратил в борьбе, задолбал до хренищи народу,
И, наконец, отошёл, в лаврах и званиях весь.
И, рассыпаясь во прах, в небытии растворяясь,
Всё же услышать успел вечности гулкий зевок.

Он ничего не мог с собой поделать,
Он в поисках себя сбивался с ног,
Он озверел, ему всё надоело,
Он места отыскать себе не мог.

Однажды он с собою был в разлуке,
И, видимо, назло своей судьбе
Решил себя взять в собственные руки,
Но вскоре стал противен сам себе.

Тогда он вышел из себя и сразу
Поднялся над собой и так завис,
Но сила притяжения — зараза —
Его достала и стянула вниз.