Екатерина Полянская - Воин в поле одинокий

А мне говорили: уйдёт любовь
И сразу начнётся блюз.
Когда навсегда уходит любовь,
Тогда начинается блюз.
И я рифмовала с любовью — кровь,
И с трусом — пиковый туз.

И вот она, наконец, ушла,
А может быть — умерла.
Не оборачиваясь, ушла
И где-нибудь умерла.
Я вроде бы слышала всплеск весла —
Такие вот, брат, дела.

И я напряжённо слушаю ночь,
И в ней — чужие шаги.
Слушаю, как замирает ночь,
Вбирая в себя шаги.
И стрелки, пытаясь вырваться прочь,
Описывают круги.

На крыше соседнего дома куст
Поймал ветвями луну.
Чёрный и тихий, как невод, куст
Из неба тянет луну.
А я всё пытаюсь услышать блюз,
Но слышу лишь тишину.

Скажи, куда мне спрятаться, скажи,
От жалости слепой куда мне деться?
Пролётами цепляются за сердце
Стекающие с лифта этажи.

И тянутся канаты, провода
(Мгновение — и полутоном выше)
Туда, где голубям не жить под крышей
И ласточкам не выстроить гнезда,

Где ты меня давным-давно не ждёшь,
Где скомкано пространство в снятых шторах…
По лестнице — шаги, у двери — шорох,
И им в ответ — озябших стёкол дрожь.
Где паучок безвременья соткал
Из памяти и тонкой светотени
Раскидистую сеть для отраженья,
Немеркнущего в глубине зеркал.

Где контуры портрета на стене
Ещё видны в неверном лунном свете,
И наши неродившиеся дети
Спокойно улыбаются во сне.

Ливень кончился разом, истратив себя до предела,
И, как будто избыв непонятную людям вину,
Расправляются ветви, вздыхая легко и несмело,
И тяжёлые капли расплёскивают тишину.
И уже электричка шумит на лесном перегоне,
И синица звенит, словно мир, где ни горя, ни — зла,
Безмятежно круглится в натруженных Божьих ладонях.
И гречиха цветёт. И кружится над нею пчела.

Бредут в ночи, дорог не разбирая,
Кружат, своих не ведая путей,
Слепые миражи земного рая —
Больших идей и маленьких затей,

Сквозь вечный марш уценки и усушки,
Где лай собак страшней, чем волчий вой,
Где пролетарий над гнездом кукушки
Похмельною качает головой.

Сквозь песню, где баян доносит тихо
Кому — неважно…
Колкий звёздный жмых,
Любимый город, дремлющее лихо,
Мерцающая речь глухонемых,

Насущный хлеб, чуть влажный на изломе,
Обломки кирпичей, осколки слов —
Смешалось всё, как в чьём не помню доме,
В сияющей бездомности миров,

Рождений и смертей, летящих мимо,
В беззвучном вопле обречённых «Я»…
И лёгкость бытия невыносима,
И неподъёмен груз небытия.

Рассеянный свет — сизовато-рябой, голубиный,
И возле метро, где похмельный сырой неуют
Обшарпанный дядька вздыхает о гроздьях рябины,
Что бьются в окно и полночи уснуть не дают.

И голос — не ах, и ненужный надрыв приблатнённый,
А правду сказать — и слова-то банальны вполне…
Откуда ж тогда эти проблески в памяти сонной,
Откуда тогда эта тонкая дрожь по спине?

Откуда оно — эти комья невысохшей глины,
Вода в колеях, сероватый негреющий свет?
Откуда я шла с этой песней о гроздьях рябины,
С невнятной тоскою о доме, которого нет?

И что там блестело и в горло впивалось осколком?
С какого пожара по ветру летела зола?
Куда я спешила, куда я разбитым просёлком
В телеге тряслась, безнадёжным этапом брела?

Кому — за порог, а кому-то и ласточка в сени
Несёт не войну, а весну на точёном крыле…
Куда ж я теперь бесконечной дорогой осенней
Всё дальше иду по своей сиротливой земле?

Полковник, я больше не жду известий.
Стоя на мосту через Лету,
Я подбрасываю монету —
Решка который раз.
Конница с ходу берёт предместье,
Ночь ползёт, размыкая звенья.
Жизнь как выход из окруженья —
Это, увы, про нас.

Право же, что-то вокруг неладно:
Как-то зябко и очень сыро,
Шифры раскрыты, на карте — дыры,
В метеосводках — бред.
Враги ленивы, друзья прохладны,
Тех и других вспоминаю редко,
Память — словно бы рейд в разведку,
В мир, которого нет.

Вчера весь вечер я жгла бумаги:
Письма, которые не написала.
Сон полустанков, печаль вокзала —
В печку за томом том.
Возможно, мне не хватило отваги,
Возможно — времени или силы…
(Судью и весь трибунал — на мыло!)
А впрочем, я не о том.

Послушайте, мой расстрел затянулся:
Кто из наряда больной, кто — пьяный,
Ружья сломаны постоянно,
Порох не подвезли,
Писарь вовремя не проснулся…
Пора уже дело брать в свои руки:
Маятник страха и смертной скуки
Выбить коротким «Пли!».

Наши победы немного значат,
Даже если дорого стоят,
Выжить, прославиться — всё пустое.
Лишь в пораженье — шанс.
«Месяц светит, котёнок плачет»,
Вечность падает в глубь мгновенья,
Ветер никак не стихает, и тени
Отплясывают брейк-данс.

На горбатом мосту лишь асфальт да чугун,
Над мостом — проводов непонятный колтун.
Под горбатым мостом — всё бетон да гранит.
Воздух, скрученный эхом, гудит и звенит.

Только нежить-шишига [4] Нечистый дух, водяная чертовка. живёт — не живёт,
Чешет тощею лапкой мохнатый живот,
Утирает слезинку облезлым хвостом —
Под горбатым мостом, под горбатым мостом.

Будь ты крут и удачлив, а всё ж без креста
Не ходи лунной полночью мимо моста:
Скрипнет ветка сухая, вздохнут камыши,
В голове зазвучит: «Эй, мужик, попляши!»

И погаснет фонарь у тебя на пути,
И не сможешь стоять, и не сможешь уйти…
Тихо щёлкнут костяшки невидимых счёт —
И закружит прозрачных теней хоровод.

И пойдёшь ты плясать, сам не ведая где…
Всплеск — и только круги побегут по воде.
И ещё раз чуть слышно вздохнут камыши,
Вновь — бетон да гранит, и вокруг — ни души.