Владимир Соколов - Это вечное стихотворенье...

Когда дурное говорят
О ком-то ясного яснее,
Потупив угнетенно взгляд,
Я чувствую, что покраснею.

А если тяжкий снег идет
И никому в метель не выйти,
Не прогуляться у ворот,
Мне хочется сказать: простите.

Но я хитрец. Я берегу
Сознание того, что рядом
На москворецком берегу
Есть дом ее с крутым фасадом.

Она, не потупляя взгляд,
Когда метель недвижно ляжет,
Придет ко мне и тихо скажет,
Что я ни в чем не виноват.

Паровик. Гудок его глухой.
Ночь. Платформа. Думы об одном.
Снег мотался, тонкий и сухой,
Железнодорожным полотном.

Извивался в свете фонаря,
Шел в порывах. Дрогнул паровик,
Белый дым, волнуясь и паря,
Снизу вверх окутал мост на миг.

Мост был выгнут через полотно.
Кто-то шел по этому мосту.
Шел незримо в клубах дыма, но
Сбоку луч вонзился в темноту.

И на дым летучий, на ничто
Пала человеческая тень.
Тень людская: кепка и пальто.
Дым качнулся, свет умчался в темь,

Паровик прогрохал под мостом,
Электричка встречная прошла.
И исчезла в воздухе пустом
Тень, что дымом поймана была.

Я не знал, что делать мне с тоской
О часах текучих… А кругом
Снег метался, тонкий и сухой,
Задыхался и бежал бегом.

Только я запомнил не его.
Свет, и дым, и чью-то тень навек.
И не знал об этом ничего
Тот, мостом прошедший человек.

Ребята, спите по ночам.
По переулкам бродят волки.
Подкравшись медленно к дверям,
Они заглядывают в щелки.

Закройте свет, заприте дверь,
Крыльцо оставьте белым вьюгам.
Нет ничего страшней, чем зверь,
Глухим страдающий недугом.

Заботой вызванный во тьму,
Не попадись им по дороге —
Они не верят ничему.
О, как ты мерзок им, двуногий.

Они к тебе, поджав хвосты,
Бредут, как добрые собаки.
Но оглянись!
Они двояки.
Улыбку волчью видел ты?

И начинается сюжет
Погони медленно-жестокой.
Они трусят тебе вослед,
В глаза заглядывают сбоку.

Спасибо, если ты сильней.
Но, встретясь взглядом с оборотнем,
Ты сам на улице своей
Уже не веришь подворотням.

Ребята, спите по ночам.
Не то подкидыша найдете.
Он будет ластиться к рукам,
Но в лес смотреть на повороте.

Не ошибитесь, подобрав,
Ему в глазенки нежно глядя,
Его по волчьей шерсти гладя.
Малютка свой блюдет устав.

Он будет мучиться укладом,
Где не обманывает речь.
И, вздрогнув, ты столкнешься взглядом
С ним.
И уже не уберечь

В себе уверенности прежней,
Что «нет» есть «нет», а «да» есть «да».
Все мнительней и безнадежней
Ты будешь чувствовать всегда,

Как за любым твоим движеньем
Следит, забившись в уголок,
Страдая тягостным сомненьем,
Зеленый злобный огонек.

Какой сегодня сон приснится мне?
Недослужив труду, в постель я лягу,
Я малодушно лягу
И во сне
Опять увижу белую бумагу?

И будет так во сне моем бело,
И так петлять в нем буду,
как в метели,
И будет так предательски тепло,
Что я замерзну мертвым сном в постели.

Но стих мой — друг бессонный…
Что покой
Ему,
оборванному на полслове!
Своей еще горячею рукой
Холодную мою он руку ловит:

Идем, не спи!..
И где там клочья сна!
Победно на листке слова теснятся.
И все.
Не так уж, если разобраться,
И непроглядна эта белизна.

Снега белый карандаш
Обрисовывает зданья…
Я бы в старый домик ваш
Прибежал без опозданья.

Я б пришел тебе помочь
По путям трамвайных линий.
Но опять рисует ночь
Черным углем белый иней.

У тебя же все они,
Полудетские печали.
Погоди, повремени,
Наша жизнь еще в начале.

Пусть уходит мой трамвай!
Обращая к ночи зренье,
Я шепчу беззвучно: «Дай
Позаимствовать уменье.

Глазом, сердцем весь приник.
Помоги мне в миг бесплодный.
Я последний ученик
В мастерской твоей холодной».

Извилист путь и долог.
Легко ли муравью
Сквозь тысячу иголок
Тащить одну свою?

А он, упрямец, тащит
Ее тропой рябой
И, видимо, таращит
Глаза перед собой.

И думает, уставший,
Под ношею своей,
Как скажет самый старший,
Мудрейший муравей:

«Тащил, собой рискуя,
А вот, поди ж ты, смог.
Хорошую какую
Иголку приволок».

Все как в добром старинном романе.
Дом в колоннах, и свет из окна.
Липы черные в синем тумане.
Элегическая тишина.

В купах вымокших — шорох вороний.
Тихо плавают листья в пруду.
Что за черт, я совсем посторонний
В этом желтом, забытом саду.

Но представьте.
Под лиственной сенью
Я часами брожу вдоль оград,
Как скрывающий происхожденье,
Что-то вспомнивший аристократ.

Что мне в этих колоннах да нишах!
И как будто впервые я здесь.
И отец у меня не из бывших,
А из тех, что и были и есть.

Но с какой-то навязчивой грустью
Лезет в душу мне сырость колонн
И в садовом своем захолустье
Позабытый людьми Аполлон.

Вдали от всех парнасов,
От мелочных сует
Со мной опять Некрасов
И Афанасий Фет.

Они со мной ночуют
В моем селе глухом.
Они меня врачуют
Классическим стихом.

Звучат, гоня химеры
Пустого баловства,
Прозрачные размеры,
Обычные слова.

И хорошо мне…
В долах
Летит морозный пух.
Высокий лунный холод
Захватывает дух.

Вот и нет меня на свете.
В мире тишина.
Все в свои поймала сети
Белая луна.

Сад поймала, лес поймала,
Поле и жнивье.
Озарила, осияла
Кладбище мое.

А на самом-то на деле
Все в заре, в цвету,
Я себя сквозь все недели
Гордого веду.

Не уйду, ступив со света,
Не оставлю дня,
Но — пока зависеть это
Будет от меня.