Владимир Соколов - Снег в сентябре

«Натали, Наталья, Ната»…
Что такое, господа!
Это, милые, чревато
Волей божьего суда.

Для того ли русский гений
В поле голову сложил.
Чтобы сонм стихотворений
Той же
Надобе
служил.

Есть прямое указанье,
Чтоб ее нетленный свет
Защищал стихом и дланью
Божьей милостью поэт.

Нет сил никаких улыбаться,
Как раньше, с тобой говорить,
На доброе слово сдаваться,
Недоброе слово хулить.

Я все тебе отдал. И тело
И душу — до крайнего дня.
Послушай, куда же ты дела,
Куда же ты дела меня?

На узкие листья рябины,
Шумя, налетает закат,
И тучи на нас, как руины
Воздушного замка, летят.

В те дни
За тридевять земель
Еще гремел порог Падунский,
И ветер, с берега подувший,
На волны скидывал метель.

Чернело древнее село,
На воду бешеную глядя,
Карбасы к берегу приладя,
Убрав и вершень, и весло.

В те дни при занятости всей
Один геолог, ежась зябко,
Взглянул, придерживая шапку,
На мыс по имени Пурсей.

И, став под каменный отвес,
Врубил в скалу как бы навечно:
«Здесь будет выстроена…»
Лес Шумел надменно и беспечно.

Он так эпически гудел,
Как будто пел былинный некто,
И снисходительно глядел
На малыша из Госпроекта.

А тот в большой его тени
Шагал, смеясь лицом открытым,
К товарищу с теодолитом,
На свет полуторки…
В те дни.

Утешь меня. Скажи мне: все неправда,
И я поверю. Я хочу поверить.
Я
должен
верить
через не могу.
На отдаленном синем берегу
Моей реки, зовущейся Непрядва,
На камушке сидишь ты.
Злая челядь —
На противоположном берегу.

Утешь меня. Скажи мне: все, что было,—
Случайность, наважденье, не закон.
И я влюбленно, а не через силу
Тебе отвечу русским языком.
Утешь меня. Чтоб впредь не попрекали.
Ведь я силен. Еще сильней — со зла.
…И я погибну на реке Каяле,
Чтоб ты, как Русь, как девочка,
жила.

Я думал — рассветные птицы поют,
А это цикад свиристенье.
Внушает им пенье их темный уют,
Дрожащие ночью растенья.

А я пробудился. Как будто в окне
Большая заря наставала.
А было черно. И подумалось мне:
Лишь этого недоставало.

Но так и случилось. В оконный проем
Шумели кусты-невидимки.
И думал я долго о прошлом твоем,
Что в бедной скрывается дымке.

От этого зябко щемило в груди
И будущее закрывалось
Все тем, что угасло давно позади,
Но все ж позади оставалось.

И всю эту влажную южную ночь
С открытыми спал я глазами.
И было уже мне мириться невмочь
С бездомными их голосами.

Но вот они смолкли, зажав в кулачке
Рассветной росинки монету…
И снилось тебе о домашнем сверчке,
Которого все еще нету.

Забавна эта мысль Петра.
Но сколь мудра и величава,
Пронзающая до нутра,
Смешная с первого начала.

Мне интересен лик его
В тот миг, когда он быстро взвесил
Все «да» и «нет» до одного.
Он был тогда угрюм иль весел!

Он, может, так захохотал,
Что терем колоколом грянул,
А может быть, чертеж скатал
В трубу подзорную и глянул!

И увидал, как на страду —
По всем колдобинам России,
С холстом и кистью не в ладу,
Идут внебрачноприжитые.

И, маясь дивною судьбой,
Находят лад, и знаменито
Всей неприкаянной гурьбой
Грехи отмаливают чьи-то.

Пусть в нас иной, несхожий пыл
Великой волею заронен,
Нам надо помнить, как он был,
Художник русский, узаконен.

«Звезда полей, звезда полей над отчим домом
И матери моей печальная рука…» —
Осколок песни той вчера за тихим Доном
Из чуждых уст настиг меня издалека.

И воцарился мир, забвенью не подвластный.
И воцарилась даль — во славу ржи и льна…
Нам не нужны слова в любви настолько ясной,
Что ясно только то, что жизнь у нас одна.

Звезда полей, звезда! Как искорка на сини!
Она зайдет! Тогда зайти звезде моей.
Мне нужен черный хлеб, как белый снег
пустыне,
Мне нужен белый хлеб для женщины твоей.

Подруга, мать, земля, ты тленью не подвластна.
Не плачь, что я молчу: взрастила, так прости.
Нам не нужны слова, когда настолько ясно
Все, что друг другу мы должны произнести.

Время пройдет. Охладеет
Имя мое для тебя.
Буду я спать, не вставая,
Не лепеча, не грубя.

Но и забыв о колоде,
Легшей на прах моих мук,
Чье-то заслышав «Володя!»,
Как ты оглянешься вдруг…

Вдали от всех парнасов,
От мелочных сует
Со мной опять Некрасов
И Афанасий Фет.

Они со мной ночуют
В моем селе глухом.
Они меня врачуют
Классическим стихом.

Звучат, гоня химеры
Пустого баловства,
Прозрачные размеры,
Обычные слова.

И хорошо мне… В долах
Летит морозный пух.
Высокий лунный холод
Захватывает дух.

…Я грустно думаю порой,
Что этот вот, и тот, и третий
На людях держатся игрой
Улыбок, поз и междометий.

Я часто думаю о том.
Одним из них обеспокоен:
Ну не со мной — придя в свой дом,
Наедине с собой, какой он?

Вот так же лихо норовит
Он чем-то поразить себя же?
И так же принимает вид
И делает глаза? И даже

Не перед зеркалом, а так,
Актерство все — чего там ради! —
Не отпускает ни на шаг
И держится, как на эстраде?

Я думаю: когда в кольцо
Он попадает к неудачам,
Какое у него лицо,
Иль он его в ладони прячет?

Иль, собираясь к людям, впредь
Он все одну решает думу:
Какое бы лицо надеть,
Чтобы и к месту, и к костюму?

Чтоб тем, каким задумал, слыть,
Чтоб правда в лоб не угодила?
Я сам таким пытался быть,
Да только плохо выходило.

Я жил в горах. Легко и гордо.
Но по ночам, как злая новь,
Мне перехватывала горло
Моя старинная любовь.