Владимир Соколов - Снег в сентябре

Неслись по тропкам, улицам, полянам,
Шуршали шины, что-то нам шепча.
И мне кружило голову дурманом
Тепло от загорелого плеча.

И завитки волос ее так нежно
Моей щеки касались на ходу,
Что просыпался сразу я… Конечно,
То было только сном, мне на беду.

…С тех пор какой прошел июнь, июль…
Мой старый друг покрыт домашней пылью.
Стою, смотрю на спицы, и на крылья,
И на рогами вывернутый руль.

Его мой брат, мальчишка, потревожит.
Как я, вихраст и, видно, больше смел.
Пусть он ему, веселому, поможет,
В чем мне помочь когда-то не сумел.

Владения камня.
Бесплодная тяжба гранита
С корнями деревьев.
Завидная близость зенита.

Молчание скал.
Неожиданный грохот потока.
Обвала оскал
И орел.
Он высоко, высоко…
Он точкою черной.
Он не жил ни в прахе, ни в страхе.
Парит отвлеченно,
Задумавшись о черепахе.
И в облаке тает…

А облако тенью свободной
Ложится на камень,
Возвышенный и старомодный.

Над лапами сосен,
Над острыми шапками елей
Он глыбы возносит,
Обдутые сонмом метелей.

Он полон достоинства.
Он еще, видимо, в силе.
Как чуждое воинство,
Сосны его окружили.

Их строй поднимается,
Ветви неся, как пищали.
И вдруг открывается
Древняя область печали:

Обломок вершины,
Развалины выступов горных,
Лежат, как руины
Акрополей, некогда гордых.

Цветами обвиты
Кладбищенские перекрестки —
Надгробные плиты
И мемориальные доски.

Как мы тесаками,
Обвалы и ливни когда-то
На них высекали
Свои поминанья и даты.

Здесь копья скрестили
Часы синевы и ненастий
Над гибелью стилей,
Над прахом великих династий.

Свои поколенья
Обрывов и ветров гудящих.
Свое исчисленье
И дней и времен проходящих.

Зеленая Рила [1] Гора в Болгарии. ,
Я видел и скалы, и ели,
И все, что открыла
Ты мне за четыре недели.

Каменья, как троны,
На нет под лесами сходили.
Гайдуцкие тропы
Меня высоко возводили.

И взял я в мечтанье
В часы своего восхожденья —
Прекрасное зданье
Сложить из камней преткновенья.

Навек. Чтобы оное
Зданье как надо служило.
Чтоб вечнозеленое
Древо с камнями дружило.

…Я думал избегнуть,
Я думал забыться и кануть,
Внизу у подножья
Оставить не легкую память.
Но нет человеку
Спасения от человека.

Две тысячи метров
Над уровнем моря и века.

Я наконец добился своего.
Меня узнать не могут те и эти
За то, что я, один как перст на свете,
Живу превыше блага одного.

Вначале было так: средь слез и свар,
За то, что к сердцу принял все живое,
Все веры и черты прияв, как дар,
Я из родных был выведен в изгои.
Затем я был последнего лишен.
В моем дому ветра заголосили.
И так я был обидой оглушен,
Что мне колдуньи зелье подносили.
Однако доброй дружбы торжество
Я испытал, когда собрата встретил.
Но я обидел шуткою его,
Желая быть,
как он — в то время — весел.
Он был моим. Но не был я своим,
Как оказалось. Я права превысил.
И мысль пришла: а что, если, как дым,
Метнуться вверх от этих душ и чисел!

Но был я слаб. И руку на себя
Поднять не смел. Она, как плеть, висела.
И мысль пришла: все, чем живу, любя,
Обидеть так, чтоб хоть шурупы в тело
Ввинтили мне всем миром: что там ждать!
А вдруг не станут — как, зачем, откуда!
Пойти в Горсправку? Объявленье дать?
«Мне тридцать три. Я жив. Ищу Иуду».

Вот и нет меня на свете.
В мире тишина.
Все в свои поймала сети
Белая луна.

Сад поймала, лес поймала,
Поле и жнивье.
Озарила, осияла
Кладбище мое.

А на самом-то на деле
Все в заре, в цвету,
Я себя сквозь все недели
Гордого веду.

Не уйду, ступив со света,
Не оставлю дня,
Но — пока зависеть это
Будет от меня.

Легко обремененный снегом,
Зеленый, постоянный бор
Возносит вровень с желтым небом
Свой пухом веющий убор.

На плавных вогнутых сугробах
Мерцают иглы и сучки,
А между елей густобровых
Проталин черные очки.

Иду сквозь эту колоннаду,
Прислушиваясь на ходу
К улегшемуся снегопаду.
Он слушает, как я иду.

Я здесь прямею и не трушу
Того, как даль вступает в близь,
Когда приструнивает душу
Сосна, настроенная ввысь.

Здесь, где сомнения нелепы,
Милы мне всплески зимних птах
И снега влажные прилепы
На бронзовеющих стволах.

Я здесь, усни, моя родная,
Спи. Я с тобой. Я не уйду.
Трава за окнами ночная
Тихонько клонится в саду.

Там на изведанных дорожках
Следы вчерашние пока.
Там на высоких тонких ножках
Белеют звезды табака.

А там, где вишни созревают,
Там отдыхают ветерки,
Что наши лица обвевают
Днем под лучами у реки.

И так как дети спят в постелях,
А все луною залито,
Они играют на качелях,
Пока не видит их никто…

Я здесь. Засни, моя большая,
Спи. Я с тобой. Я не уйду.
Отрадой землю орошая,
Ночь продолжается в саду.

Там достигают небосвода
Березы в венчиках своих.
Там трубы длинные завода
Далеко смотрят из-за них.

Там, спать не в силах, в узорочьях,
Два самых юных соловья
Глядят, как зыблется на рощах
Косынка белая твоя.

Спи, милая. Идя на стражу,
Любуясь миром в забытьи,
Я только мысленно поглажу,
Как нивы, волосы твои.

Пусть так и будет. Люди знают —
Околыш вечно зелен мой.
Проснешься: птицы запевают!
Очнешься: где он!..
Я с тобой.