Владимир Соколов - Снег в сентябре

Я молчу, тревогою объятый:
Эта осень видит все насквозь.
Мой сосед стоит у ближней хаты,
У него в руке доска и гвоздь.

Тоже смотрит долго, сокровенно
И вздыхает: — Ну, брат, я решил.
Я сегодня валенки надену,
Понимаешь, вовремя подшил.

Он смеется: что, придумал строчку!
Или снова юноша влюблен!
Надевает валенки — и точка.
Думает, что жизнью умудрен.

Простое дерево, ты древо.
Ветвь родословья, ты родня.
В необходимости напева
Вы убеждаете меня.

И, полный голосом и светом
Еще не сказанного, я,
Как мальчик с маленьким секретом,
Иду, улыбки не тая.

Ветрами вольности лелеем,
Неся, как песню, в сердце Век.
Иду по дебрям и аллеям,
Счастливый русский человек.

Не забывай.
Он худ, устал и молод.
На твой костер наткнется невзначай.
Прими его. Пусть утоляет голод.
Из котелка прихлебывает чай.
Утешь его. Скажи, что туговато
И сам порой затягивал ремень,
Но только жаль, скажи, что рановато
Он потерял кресало и кремень,
Что сам свой путь прошел ты пядь
за пядью,
И, словно сказку, повтори опять:
«За Черной падью и за Синей падью,
За Белой падью — Золотая падь…»
В его глазах плясать шмелями будут
От твоего огнища огоньки!
Весь опыт свой, что плечи не забудут,
С чем и забвенью сладить не с руки,
Отдай ему.
А посох и огниво
Он сам возьмет, не выждав до утра,
Когда задремлешь ты небоязливо,
Согрев его у своего костра.

Какими красивыми были
Мальчишки семнадцати лет,
Которых еще не любили,
Которых давно уже нет.

Летели над ними разрывы,
Осколки великой войны.
Но все ж они,
мальчики,
живы,
Как живы отцы и сыны.

Какими красивыми были
Девчонки семнадцати лет,
Которых еще не любили,
Которых давно уже нет.

Летели над ними разрывы,
Осколки великой войны.
А все ж они,
девочки,
живы,
Как дочери и как сыны.

Какими красивыми были,
Такими и в землю ушли.
А там, где мы их хоронили,
Там красные маки взошли.

Свершаются сказки и были
В созвездьях боев и побед…

Такими красивыми были
Ребята семнадцати лет.

Все как будто в ином разрезе.
Снова полка мне дорога.
…Паровоз гуднет на разъезде,
И поймает гудок тайга,
И пойдет им играть, большая,
Одинокая, как мячом,
Звоном даль свою оглашая,
Над листвянником, кедрачом
И над соснами, передавши
Словно в руки его из рук,
Перекидывать дальше, дальше
Оторвавшийся этот звук.

Эта радость твоя мальчишья
Мне понятна — играй, тайга!
Слишком долгой, тяжелой тишью
Оглушали тебя снега.
Зимних месяцев вой пурговый
Примелькался, как дятлов стук.
Ну, а голос гудка — он новый,
Необычный, занятный звук.

Но уйдет состав и вернется,
Гулким голосом протрубя.
Этот звук его обернется
Не игрушкою для тебя.
Люди высыпят из вагонов;
Люди, ежели много их,
Не боятся ни верст зеленых,
Ни медведей, тайга, твоих.
Голос тракторного мотора
(Сосны падают…) загремит.
Заалеет плакат. Контора
Печкой маленькой задымит.
И палатки пойдут, палатки.
Труд на холоде, смех в тепле.
Достижения. Неполадки,
Убывающие в числе.

Мне, конечно, немного жалко
Каждой веточки вековой,
Будут сосны лежать вповалку,
Оземь стукнувшись головой.
Но, увидев сосновый штабель,
Понапрасну не хмурься ты.
Это ж девочкам — шелк и штапель!
Не жалей для них красоты.
Поезд движется, чуть вздыхая,
Удивительным сосняком.
Точно детским мячом, большая
Заигралась тайга гудком.

На улицах черные лодки
Прикованы к серым столбам.
А ветер, гудя в околотке,
Отчаянно бьет по губам.
Он хочет до сердца добраться
И свой передать ему хмель…
На улицах Старого Братска
Едва ль не последний апрель.

Я вижу дома и заборы,
Они и темны и стары.
На плотных воротах запоры
Почти позабытой поры.
Но жизнь и за старым забором
Бушует, полна новостей,
Со всем ее полным набором
Великих и малых страстей.

А дело-то, видно, не в малом,
Коль в собственном доме народ
Здесь, как на дворе постоялом,
Которое лето живет!
И почвы глубинная встряска,
Сердца будоража до дна,
На улицах Старого Братска,
Как буря морская, слышна.

Ведь все, что казалось немилым:
Осевшие набок дома,
Сараи, — подернется илом,
Уйдет из души и ума.
И что-то заветное тоже
Уйдет для кого-то на дно,
Но если любимо до дрожи,
Всплывет из забвенья оно.

И вижу я первое утро
Недальнего первого дня.
…Волна над заборчиком утлым
Вскипает, шипя и звеня…
А ветер, волнением полный,
Гудит и гремит верховой,
И светлые тучи, как волны,
Летят над моей головой.

В продолжение долгого времени
Ворковала по крышам вода.
В продолжение долгого времени
Зной качался и шли холода.

И мелькая под ветром как веточка,
Не однажды в течение дня
Выбегала прозрачная девочка
Из-под солнца взглянуть на меня.

Я мальчик. Мне двенадцать лет.
Кораблик мой плывет по луже.
И ничего на свете нет
Синей ее и глубже.

Мне неудобно. Я большой.
А вот играю, как ребенок.
Плыви, плыви, кораблик мой.
Твой белый парус тонок.

Твои просторы глубоки.
Ты уплывешь средь синих гребней
За голубые лопухи,
За горизонт волшебный…

Я взрослый. Мне под тридцать пять.
Я распрямляюсь. И ложится
У ног моих морская гладь,
Где альбатрос кружится.

«Пора домой», — ты шепчешь мне.
А я — как маленький обманщик.
Там белый парус на волне.
Мне тридцать пять. Я мальчик.

Конечно, мы пойдем домой,
Но пенный след… Но мачта в скрепах…
Плыви, плыви, кораблик мой,
Твой белый парус крепок!

Время движется, трудится маятник,
Как рабочий, как молот его…
Заказал бы я сам себе памятник,
Чтобы не мучить потом никого.

Время движется, серп его трудится,
Травокосит как надо коса.
Я уверен — мечта моя сбудется,
Будет утро и будет роса.

Очевидно, у нашего племени
Молодой всесоюзной крови
Впереди еще множество времени,
Только делай и только живи.