Антология - Советская поэзия. Том второй

В моей родительской глуши,
заночевав среди соломы,
стучат,
стучат,
стучат дожди
о ставни, словно почтальоны.

Я берегу тоску избы
который год неотвратимо
по круглому комочку дыма,
что выкатился из трубы.
Она еще жива, изба,
не зря ведь тычется спросонок
в глухую ставень, как теленок,
лучом
упавшая звезда…

Я берегу тоску избы
и в памяти,
и в каждой строчке!
Туда, как пестрые столбы,
бегут года поодиночке!

Я жду, что вот за много лет
в избе, куда стучится дождик,
распустится однажды свет
и задрожит вдруг, как листочек!

О тяга в дальние места,
нам даль сверкнет — и станет тускло!
У каждого своя изба,
куда не суждено вернуться…

И все ж захолодит от стуж,
и так потянет тебя в глушь,
где в изморози, как в пуху
цыплячьем,
средь тиши и света,
прижавшись тесно к лопуху,
с росою высыхает лето.

Немало нас, что от своей
избы,
прислушиваясь к веку,
от дальних дней и от дождей
разъехались по белу свету!
Сны высыпали, как грибы,
в глаза — и стало все не просто,
что ходит мать лишь
от избы
тебя встречать до перекрестка.

Остановите, поезда,
возле нее свои вагоны.
Стоит село.
Стоит изба.
Стучат дожди, как почтальоны.

Чтобы у нас с тобой
все было в жизни равно,
люби меня тоской,
люби самодержавно.
Чтоб не убыть опять
душою, —
все морока! —
люби меня прощать,
люби обидеть строго.
Не бойся, что вернусь
я к прежним подозреньям,
ведь боль моя и грусть
освещены прозреньем.
Люби, что я такой,
люби за невезучесть,
чтобы одной тобой
моя слагалась участь.
Люби, чтоб я плечом
прикрыл —
лишь бой наступит,
люби меня мечом,
ведь меч не только рубит.
Люби, чтоб лучшим был,
веди меня по краю,
как я тебя любил,
за что — и сам не знаю.
Люби меня легко,
отверженно и грустно,
и больше ничего
на свете мне не нужно.
В моих словах простых
я жил, как в глухомани.
И ты, хотя бы миг,
люби меня заране.
Попробуй доберись
в судьбе моей до сути —
как будто вниз
всю жизнь
лечу на парашюте,
и кажется: вот-вот
и приземлюсь я в ополе,
и век,
как самолет,
летит со мною в штопоре.
Люби меня, скорбя,
люби до самовластья,
люби,
чтоб я себя
обрек навек
на счастье.

Как гордо жили древние поэты,
Как истинно, как искренне во всем.
И каждый знал, что он — источник света…
А мы — как свой огонь сквозь дни несем?

Величием души умы тревожа,
Поэт познал, в чем истинная честь.
Поэт, когда с него сдирали кожу,
Не забывал и в муках, кто он есть.

А горд ли тот, кто всуе подожжен,
Как будто спичкой, похвалою мелкой?
Лишь цвет огня, не пламя держит он,
Хоть и не каждый отличит подделку.

Уйдет из жизни — и прервется нить.
Был только что — и сразу канул в бездну…
И слава не сумеет исцелить
Людей, влекомых славой, как болезнью.

И ты, мое перо, не прячься в тень,
Как будто бы не отдаешь отчета,
Как бы не знаешь, что настанет день
И каждого сурово спросит: «Кто ты?»

Отчетный день —
Он всем необходим,
И в жизни нет серьезнее момента,
И слава, не подписанная им,
Фальшивому подобна документу.

Что ж, каждому — заслуженный успех.
Поэтам слава их необходима,
Как детям, тем, что биты больше всех
И больше всех наставником любимы.

Поэт любовью этою силен.
Бессмертие его такого рода,
Что лишь тогда подвластен смерти он,
Когда лишишь его любви народа.

Не миновать и мне со смертью поединка.
И прежде снег был бел и ал был цвет огня.
Такая этот мир предолгая пластинка,
Что будет петь, как пел со мной, и без меня.

Но он поет со мной,
И я иду по миру.
И мир передо мной мой расстилает путь.
И кто-то должен был меня окликнуть: «Милый…»
И этим словом все в душе перевернуть.

И ты пришла ко мне в свой срок, без опозданья…
Все помнить о тебе, все знать и заодно
Почувствовать в груди огонь того свиданья,
Что впереди опять, как жизнь, мне суждено.

Что б ни было со мной на повороте неком,
Счастлива ли любовь, приносит ли беду,
Что б ни было, скала очнется человеком,
Когда, влюбленный, к ней я грудью припаду.

Так быть должно…
И я возьму любую ношу.
И ослабею — лишь любви меня лиши.
Что может значить ум, пускай и всем хороший,
Когда не знает он веления души?

Есть в жизни суд любви,
И пусть он ждет нас где-то,
Но каждый, где б ни шел, приходит и туда.
Что б ни было, любовь должна остаться светом,
Защитником моим перед лицом суда.

Открытый путь любви не знает ложных петель.
Иди вперед, не стой, раз выпало идти.
Пускай огонь горит, ложь превращая в пепел.
Пускай огонь горит, что б ни было в пути.

Должны перешагивать мы по дороге
Пороги, пороги, пороги, пороги.

Веселой гурьбой под веселый звонок
Переступаем мы школьный порог.

Вот, за руки взявшись с девчонкою милой
И клятвой связавшись любить до могилы,

Зажмурив глаза перед бездной слепящей,
Порог переходим любви настоящей.

С невестой вдвоем в предназначенный срок
Переступаем семейный порог.

Уже не юны, но еще не солдаты,
Приходим к порогу военкомата.

И вместе с народом, потрясены,
Ступаем из мира в пучину войны.

Шампанское льется: то мы всенародно
Порог новогодний берем ежегодно.

Пороги вопросов, пороги решений,
Пороги падений, пороги свершений.

По парам, по семьям, толпой и рядами
Мы валим и валим, пороги под нами.

А время торопится, время летит,
Последний порог перейти предстоит.

Где други? Где люди? На самом краю
Один перед этим порогом стою.

Последний приступок в бездонную тьму
Переступаем по одному.