Антология - Советская поэзия. Том первый

Но, вешней зорькой
Околдован,
Он, встретив солнечный восход,
Уступит место листьям новым
И тихо наземь
Упадет.

Тот день сквозь годы людям светит,
Все в нашей волости глухой —
И деды, и отцы, и дети —
На сход пришли одной семьей.

Здесь едкий дух махры и пота
Висел под низким потолком,
Матрос, приехавший с Балтфлота,
В чаду маячил за столом.

Листок, что был в руках матроса,
Все видеть явственно могли.
Толпу окинув, произнес он:
— Братишки, я насчет земли…

Читал моряк могучим басом,
Овеян дымкою легенд,
Весь перевит и опоясан
Скрещеньем пулеметных лент.

Он взбудоражил нашу волость,
В огне испытанный герой.
Но и его гремящий голос
Срывался и дрожал порой.

Не шибко грамотой владел он,
Волнуясь, по складам читал.
Но сходка радостно гудела,
Огонь в коптилке трепетал.

Листок потрогать все старались.
— Матрос, прочти еще разок! —
И вновь скользил шершавый палец
Вдоль жарко полыхавших строк.

И каждый спрашивал с волненьем:
— Скажи нам, добрый человек,
А кто такой товарищ Ленин?
— Тот, кто вам землю дал навек!

Не позабыть мне песню далекой той весны:
«По Муромской дороге стояли три сосны…»

Бродили мы и пели, и с песней ты цвела.
Александрина, помнишь, какая ты была!

Любил тебя тогда я, — зачем теперь таить? —
И ни с одним цветком я не мог тебя сравнить.

Взять василек, но краска — всего-то в нем одна,
Взять лилию, но эта уж очень холодна.

Взять колокольчик, может… Да всех ты краше их!
Такой ты мне казалась в семнадцать лет моих.

Летело время, мчалось, мне навевая сны,
Как по дороге в Муром стояли три сосны.

Прошли весна и лето. Зима — над головой…
Александрина, где ты, подай мне голос свой!

«Калі ласка!» [4] Милости просим (белорус.). — два коротких слова
Повторяю снова я и снова.

Сколько ни живу, они со мною,
Все звенят серебряной струною.

В них открытость и добросердечье,
В них — певучесть белорусской речи.

Гости к нам — счастливое событье.
Калі ласка, в хату заходите!

Сразу печь заполыхает жарко,
На столе — яичница и шкварка,

Бульба и домашняя колбаска.
Угощайтесь, люди, калі ласка!

Парень, позабывший на свидании
Все, что им затвержено заранее,

Помнит, что признания основа —
Калі ласка! — два коротких слова.

А затем придет и остальное:
— Калі ласка, будь моей женою!

В дом войди, и станет он пригожим,
Вместе все невзгоды превозможем!

Гром гремит над житом и над просом.
— Калі ласка! — летний дождик просим,

Лейся, дождь, не крупный и не редкий,
На грибы, на ягоды, на ветки!

Если непогодь над нашим краем, —
— Калі ласка! — солнце приглашаем. —

Калі ласка, выйди из-за тучи,
Все согрей и освети получше!

— Калі ласка! — слышится при встрече
С ласковой и задушевной речью.

— Калі ласка! — повторяю снова
Два коротких белорусских слова.

О телеграфе партизанском
Ни диссертаций, ни статей.
Он проще азбуки-морзянки,
А в чем-то, видимо, сложней.

Пастушьей дудки звук певучий,
Рулады птичьи, волчий вой,
Зарубки на стволах и сучьях
Включил он в код секретный свой.

Телеграфист лесной, бывало,
Все расшифровывал на слух —
Зачем кукушка куковала,
Что передал трубач-пастух?

Дозорный, разрешив задачу,
Легко перелагал в слова —
О чем над речкой чибис плачет,
Кого зовет в ночи сова?

Приказы, данные разведки,
Согласно азбуке штабной,
Писались ножиком на ветке,
Лопатой на тропе любой.

В землянках уточняли планы,
Бой как по нотам разыграв,
Не зря любили партизаны
Свой безотказный телеграф.

Пусть силы еще не набралося лето,
Но речка играет, полна красоты.
И аира {230} 230 Стр. 579. Аир — травянистое многолетнее растение. сабли пробилися к свету,
Поднялися к солнцу из мутной воды.

Лоза распушилася — вдруг осмелела
И тоже в воде по колено стоит.
А сколько же лилий — фонариков белых
Под вечер над заводью сонной горит!

А месяц взойдет — аж до дна проникает,
А там серебро, а не камушки, нет!
А выскочит рыбка — свечой засверкает,
Плеснется — аж сердце вздыхает в ответ.

Когда в краю, где бегал б осым,
Бывал я, — верьте или нет, —
«День добрый!» — я шептал березам,
«День добрый!» — слышал я в ответ.

И сердце гулко так стучало,
Как будто в пору детских лет.
«День добрый!» — речку привечал я,
«День добрый!» — речка мне в ответ.

Разгорячась, я шел напиться,
В траве прокладывая след.
«День добрый!» — говорил кринице,
«День добрый!» — мне она в ответ.

И благодарен, и взволнован,
Я был готов обнять весь свет:
«День добрый, луг, поля, дубровы!»
«День добрый!» — все они в ответ.

Напрасно люди ждут покоя.
Но я не тот. Не из таких.
И ты, волнение людское,
Со мною с первых дней моих.

Да что там я! Легко заметить —
Оно не нам одним дано:
Оно во всем на белом свете.
Во всем как есть. Везде оно.

Глядишь, оно и в море синем,
В земной коре — во все века,
Оно пылит песком в пустыне,
Сдвигает в небе облака.

Оно и в соловьином пенье,
В ключе, что льется ручейком,
В листке березовом весеннем
И в струнах скрипки под смычком.

Увидишь вдруг пушинку в небе —
И та волнуется, летя,
Волнуясь, дышат зерна в хлебе,
Под сердцем матери — дитя.

Покоя нет. И мне сдается:
Нет ни для этих, ни для тех.
Мое ведь тоже сердце бьется,
За все волнуясь и за всех.