Антология - Советская поэзия. Том первый

Мордовия моя — моря пшеницы,
Волшебных зерен золотой улов,
Суры бурливой синие зарницы,
Дорог широких беспокойный зов.

Мордовия моя — кварталы строек,
Станков фабричных четкий перестук.
Здесь все великое и все простое —
Плоды творения рабочих рук.

Гляжу вокруг — друзья вдали и рядом
Смеется солнце, воздух чист и свеж,
Мордовия моя — души отрада,
Счастливый мир свершений и надежд.

Помнят горы, помнят реки,
Как за синим лесом
Побратался русский воин
С воином-черкесом.

Побратались, обменялись
Боевым оружьем.
И с тех пор четыре века
Мы с Россией дружим.

Много с гор воды сбежало
За четыре века,
Много с неба звезд упало
За четыре века.

Реки горные мелели,
И цари менялись,
Только братьями народы
На века остались.

И сегодня помнят люди,
Как за синим лесом
Побратался русский воин
С воином-черкесом.

Возле топящейся печки я пистолет разбираю, —
Выпал мне после сраженья отдых в морозном лесу.
Словно далекая Эльва {299} 299 Стр. 756. Эльва — дачная местность около Тарту. , местность такая родная…
Скоро ль родных я увижу, Эльвы далекой красу?

В доме пахнуло смолою. Это с работы устало
В дом возвратилась хозяйка. Мальчик бросается к ней.
Вижу глаза ее грустные с отблеском пламени алым:
Муж ее где-то далеко, тоже, как я, на войне.

Жив он теперь иль, быть может, в битве погиб на рассвете?
Где он сейчас — в Сталинграде или же в Брянском краю?…
Так вот и мне неизвестно: где мои малые дети
Бродят одни по сугробам, где они сыщут приют?

Враг нам принес это горе, враг раскидал наши семьи.
Льются горячие слезы. Край мой истерзан войной.
Крови горячей потоки льются на мерзлую землю.
Жарким клокочущим гневом шар опоясан земной.

Возле топящейся печки, где еще угли пылают,
Я поднимаюсь и молча руку хозяйке даю.
Время на фронт отправляться. Там, передышки не зная,
Наши солдаты на Запад движутся в грозном бою!

Маленький полустанок.
Мы на Мурманской дороге.
Женщина поезд встречает —
Русская, с видом строгим.

Фронт в стороне грохочет,
В небе прожектор бродит…
Стрелку под градом осколков
Женщина переводит.

Ладога за спиною…
Мы на колесах снова.
Вдали от полей эстонских,
Вдесятером, без крова.

Без крова?
Глазок окошка
Мигнул нам из вьюжной дали, —
Чудом стоит в поселке
Домик среди развалин.

А стрелочница у будки
Рукой приветливо машет:
«С приездом, сынки! Пусть будет
Мой маленький дом и вашим!»

Нас чистота встречает
В комнате небогатой.
На скатерти белой скоро
Запел самовар пузатый.

Радушно к столу хозяйка
Несет свой паек рабочий.
Нам с нежностью материнской
Готовит постели к ночи.

Слезу со щеки смахнула:
«Мой сын, защищая Таллин…
Спит он в земле эстонской…» —
Мы со скамей привстали.

И сразу она бодрится:
«Вот сыновей-то сколько!
Пальцев теперь не хватит,
Не перечесть, да и только!

Сил набирайтесь, спите.
Благодарить не надо!»
И женщина вышла снова
На пост, где свистят снаряды.

Нет, не весна, а ты сама
Моих друзей свела с ума.
Нет, не заря, а ты сама
Видна мне с каждого холма.

Твои поля, твои луга,
Твои скирды, твои стога,
Твои дубравы и леса,
Твоя любовь, твоя краса.

Недаром в непогодь и в зной
Мне щеки ветер жжет лесной.
Скажи, кому ты за Десной
Косынкой машешь расписной?

Заводишь песню…
Про кого?
Тропинку метишь…
Для кого?
Мне, кроме взгляда твоего,
Не нужно больше ничего.

Но разве выговорю я
Все, чем полна душа моя?
Уж лучше в рощу выйду я,
Петь научусь у соловья.

Тебя увидев за Десной,
Поклон отвешу поясной
И запою, как в ночь весной
Меня учил певец лесной.

Такую песню, чтоб она
Со всех дорог была слышна,
Чтоб под напев ее весна
Была и в непогодь ясна.

Чтоб, услыхав ее вдали,
Из края в край моей земли
Шумели грозы, ливни шли,
Хлеба высокие росли.

Мне нравится искусство бочара,
Когда, в карман не лезущий за словом,
Он в зимние большие вечера
Скрепляет клепку обручем дубовым.

Врезает дно, храня суровый вид,
И говорит: «Сто лет смолить не надо!
Посудина, что колокол, гудит».
И сердце мастера удаче радо.

И снова, как вчера и завчера,
Не видя любопытных за плечами,
Он тешет клепку дни и вечера
И пригоняет обручи ночами.

Нужны мне глаз и мудрость бочара,
Чтоб речь скреплять, как бочку
обручами.

Прошедшим фронт, нам день зачтется за год
В пыли дорог сочтется каждый след,
И корпией на наши раны лягут
Воспоминанья юношеских лет.

Рвы блиндажей трава зальет на склонах,
Нахлынув, как зеленая волна.
В тех блиндажах из юношей влюбленных
Мужчинами нас сделала война.

И синего вина, вина печали,
Она нам полной мерой поднесла,
Когда мы в первых схватках постигали
Законы боевого ремесла.

Но и тогда друг другу в промежутках
Меж двух боев рассказывали мы
О снах любви, и радостных и жутких,
Прозрачных, словно первый день зимы.

Перед костром, сомкнувшись тесным кругом,
Мы вновь клялись у роковой черты,
Что, возвратясь домой к своим подругам,
Мы будем в снах и в помыслах чисты.

А на снегу, как гроздья горьких ягод,
Краснела кровь. И снег не спорил с ней!
За это все нам день зачтется за год,
Пережитое выступит ясней.