Юрий Батяйкин - До встречи не в этом мире

Бабушка ее относилась ко мне лояльно, вроде с симпатией даже, а как точно – понять было невозможно.

После дачи, несмотря на протесты ее родных, Ирина с Рамзесом вернулись ко мне.

Мы жили странно: ни так ни сяк. Гулял с Рамзиком в основном я. И однажды я объявил:

– Или мы расстаемся, и я Рамзеса забираю, или ты становишься моей женой.

Мы поженились.

Я не знал, что нельзя было жениться в мае. И работница загса опоздала на полчаса, и фотография получилась с каким-то черным пятном – но дело было сделано: мы – муж и жена.

В Москве умирала моя мама.

Я приехал. С теткой Тамарой помыли ей голову.

Она была совсем слабенькая, могла только шептать.

Я ей сказал:

– Подожди, мама, не умирай. Я приеду с женой – будем за тобой ухаживать.

Но не успел я вернуться в Петербург – звонок из Москвы. Оказалось, мама позвала меня, чтобы увидеть в последний раз. Она умерла. Я приехал снова. Похороны, поминки, оформление наследства… Я предложил Ирине пожить в Москве. Там еще витал дух мамы, да и ей там было бы спокойнее. Сдали квартиру, на несколько дней поселились на Савушкина у фотохудожника Павла Васильева.

Ночью я пошел гулять с Рамзиком. Мы забрели в те места, где когда-то Александру Блоку пригрезилась Ночная фиалка. Сквозь темноту виднелись очертания брошенных кораблей. Мы пробрались по длиннющему шаткому мостику и оказались в фанерном поселке бездомных. Зрелище было фантастическое. Трехэтажные домики из фанеры и дощечек, комнатки – окошки, в которых горел нереальный свет, столики перед домиками, люди, сидящие за ними. Городок, не значившийся нигде, затерянный на земле, с особенной формой жизни, удивительно мирный, уютный, нереальный, словно Фата-моргана. Постояв немного, мы отправились дальше, пока не оказались на берегу залива. Было удивительно тихо. Под ногами был песчаный пляж. Редкие люди у воды. На берег накатывались тихие волны, пляж был окутан темно-серебристой дымкой. Мы присели, долго смотрели на воду, в которой загорались редкие странные огоньки и гасли. Эта была одна из самых удивительных ночей в моей жизни.

В Москве Ирина долго не могла перевестись в московский институт. Помог Евгений Рейн. Он попросил секретаря Союза российских писателей написать ходатайство о переводе жены известного поэта. Женщины из Союза попросили у меня стихов. Я принес. Вдруг звонок. Секретарь Союза российских писателей Светлана Василенко сказала:

– Юра, приходите. Случилось маленькое чудо.

Оказалось, что члены Правления что-то отмечали, а потом в полном составе приплелись в Правление.

Увидели мои стихи. Почитали. Спрашивают:

– А он в Союзе?

– Нет.

– Так мы его сейчас примем.

И приняли. Интересно, что среди них были поэты, на стихи которых я в свое время сочинял пародии… Ходатайство мне написали, но мне только через год удалось перевести Ирину, и только туда, где когда-то учился сам – ректор оказался человеком.

Первые годы в Москве были относительно нежными, но виделись мы мало – Ирина пропадала на занятиях. Училась она психологии – и училась самоотверженно. Потом у нее началась практика, а по окончании она так и осталась работать в школе. Денег нам, в принципе, хватало. Интимные отношения у нас были достаточно яркие. Единственное, что меня настораживало, что она всегда стремглав летела после этого в ванную… Так детей не делают. Но она училась, я понимал…

Рамзик отлупил всех местных нахалов, как колошматил их еще в Петербурге, а одного – огромного наглого Ризена – убил. Я накостылял особо ретивым хозяевам.

Так что, когда мы выходили на улицу, нас не избегали только законченные идиоты. Наконец, Ирина закончила университет. С красным дипломом. Прошел месяц, другой, и вдруг она мне говорит:

– Я от тебя ухожу.

До меня и теперь никак не доходит, как можно было так виртуозно притворяться одиннадцать лет? И потом, у нас было столько хорошего… Хотя – это у меня было – не у нее. Она входила в роль, а после встречи снимала реквизит, стирала грим и становилась той, которую я не знал.

Наутро я поехал в Свято-Данилов монастырь к отцу Гермогену. Он едва не заплакал, слушая меня, а после, в нарушение всех церковных правил, отпустил мне грехи. Вечером, гуляя с Рамзиком, я проходил мимо тренажерного зала, в котором ежедневно тренировался.

На улице курил инструктор по фитнесу.

– Что не приходишь? – спросил он.

– С женой расстались – печаль у меня в сердце.

– Вот и приходи. Потренируешься – она и улетит.

Я пришел, потренировался. А наутро у меня на лбу – холодный пот. Звоню в «скорую»:

– У меня инфаркт.

– Откуда вы знаете?

– У меня уже был.

Приехала «скорая». Я говорю:

– Я позвонил жене, она обещала забрать пса. Буду ждать.

Мы как-то разговорились, потом они вызвали мне реанимацию и уехали. С реаниматологами я тоже нашел контакт. Помог Рамзик: огромный, дружелюбный – настоящий домашний барин. Если мне как-то можно было отказать, то такому красавцу – никак. Жена все же приехала. Меня погрузили, отвезли в клинику, где я двенадцать часов пролежал на стальной чайной ложке перед мониторами, пока мои сердце и артерии возвращали к жизни.

Пока я лежал в больнице, Ирина бомбардировала меня заботливыми сообщеньями, так что я выписался через неделю под расписку, решив, что ее заблуждения закончились. Но я ошибся.

Тогда я решил долечиться самостоятельно, начал двухнедельное голодание, и стал ежедневно посещать храм Всех Скорбящих Радости, в котором меня крестили. Я побывал во многих монастырях, в Донском подробно покаялся во всех своих грехах.

У Ирины 11 марта день рожденья. Я накупил подарков и поехал. Если кто мне и обрадовался, то Рамзес.

Задерживаться мне было незачем. На вокзал она мне позвонила, участливым голосом осведомилась о моем самочувствии. Смешно – я потом узнал, именно в этот день она оформила развод…

Дома я продолжил посещать церковные службы и монастыри. Ирина мне писала довольно часто, и, когда наступило лето, я решил попытаться еще раз с ней встретиться. Я полностью восстановился, выглядел великолепно, и одет был с иголочки.

Мы встретились в кафе на Невском. Заметно было, что она удивлена моим внешним видом. Но изменить своей артистической натуре не могла. Для меня стало очевидно, что это наша последняя встреча.

Осенью она мне позвонила и попросила забрать Рамзика. Его привезла бывшая теща, не глядя мне в глаза, сунула мне поводок в руки и скрылась в метро.

Мы отошли за пути, Рамзик пописал, покакал, и вдруг поднялся и обнял меня лапами за шею. Я сбивчиво говорил ему, что я его тоже люблю, обнимал его, целовал… И тогда я понял, что не следовало его отдавать Ирине. Странно: обладая стальной волей и не будучи идиотом, в решающие моменты моей жизни я всегда поступал неправильно.