Юрий Батяйкин - До встречи не в этом мире

Найдешь Институт физической химии, позвонишь: 1–35.

– Спасибо.

– Ладно. Дай Бог. Термос захвати. Льда туда сухого брось.

Не буду описывать, как продрогший, в промерзших штиблетах, убитый горем, Сыромятников притащился в Академгородок, как ехал обратно, как с термосом, похожим на мину, пробирался под вагонами, прячась от ментов, оцепивших каждый сантиметр вокзала в поисках террористов, как уговаривал три десятка проводников перевезти лекарство.

Утром позвонила Ирина.

– Как ему давать?

– Я же вложил бумажку. Как взрослому человеку.

Прошло два дня. Лекарство, похоже, помогало.

– Юр, – позвонила Ирина, – лекарства остается мало.

Сыромятников снова позвонил Ионычу, снова ездил за препаратом, снова уговаривал напуганных проводников. Была маленькая надежда. Но через день позвонила жена и сказала:

– Рамзик умирает.

Сыромятников опешил.

– Но нет! Так просто я вам Пса не отдам! – заявил он небесам.

И он с остервенением плюнул в сверкавшее за окном солнце.

В течение двух дней Сыромятников раздобыл чертову кучу денег, вызвал из Одессы приятеля в качестве помощника и сиделки, обзвонил всех возможных специалистов, купил билеты. Оставалось перевезти Рамзеса в Москву. Он позвонил Ирине.

– Я буду в Питере в 7 утра, – сказал он.

Уже подъезжая к Питеру, он почувствовал звонок мобильника.

– Рамзик только что умер, – сказала Ира. – Позвони, как подъедешь к нам.

Сыромятников подъехал. Зашел в кафе, заказал кофе. Движения его были пустые, исполненные безразличия, оцепенения.

Попив кофе, он позвонил Ирине.

– Я договорилась с кремацией, – сообщила она.

– Может, не надо так спешить?

– Кремация будет только вечером.

– Все равно можно подождать.

– Я не могу. Муж, ребенок… Я подъеду через час, – сказала жена.

Сыромятников понял, что спорить бессмысленно.

– Ладно, – сказал Сыромятников, – черт с тобой!

Через час к условленному месту подъехала машина.

В ней на заднем сиденье лежал мертвый Рамзик.

Сыромятников положил его на колени, не стесняясь текущих слез, обнимал, целовал, просил прощенья.

Да простят мне все, кого любил Сыромятников: на его коленях лежало самое любимое его существо, и он ничего, ничего не мог для него сделать!

В клинике он в последний раз прижал похудевшее тело к сердцу и прошептал:

– Прости, мой маленький, я не успел…

На вокзал он ехал один.

В Москве он позвонил жене еще раз:

– Пепел пришли.

– Да, – ответила она.

Больше говорить было не о чем. Через неделю он получил от проводника глиняный горшок с тем, что было для него дороже собственной жизни, вообще всего. Он зарыл обгоревшие косточки на даче под березой, где Рамзик всегда присаживался перед тем, как повернуть к дому. Сыромятников прибавил к ним семена какой-то красной травы, возле которой любил отдыхать Песич. Вечером он сжег вещи, принадлежавшие любимчику, и уехал.

Дома Сыромятников наконец дал волю слезам. Он долго рыдал, что-то говорил, называл Рамзика самыми нежными именами на свете и вдруг рядом с собой отчетливо услышал любимый скулеж.

– Ты здесь! – воскликнул Сыромятников. – Мой любимый, мое ласковое солнышко! Помнишь, моя радость, как я зимой вез тебя крошечного в шапке, покормил кашкой, а ты все перекладывался на диване. Прости меня, мой ангел, за все обиды! Я больше никогда не буду тебя даже ругать…

Вот когда Сыромятников почувствовал, что такое пустой дом. Это был он сам.

Мне нравилась Ирина. Порой она забывала, что играет, и нам было хорошо обоим.

И все же, когда Рамзеса не стало, я понял, что она нужна была только, чтобы мы встретились с ним.

За эту встречу я должен был заплатить, и не жалею, как не жалею об одиночестве, которым после его смерти пропитался насквозь.

Теперь, когда моя оболочка почти разрушена (у меня было четыре инфаркта и шунты), артерии все в хлам и прочие «радости», я все чаще думаю о том, что моя жизнь была лишь цепью фатальных, не зависящих от меня обстоятельств, чьей-то пьесой, в которой я, как мог, сыграл свою роль.

Наконец-то я не спеша собираю чемодан, который не взять с собой.

Если после смерти что-то есть, я хотел бы встретить там Марину Орбелян и Рамзика. Если существует реинкарнация, я хотел бы родиться в той же семье. Некоторых людей я не хотел бы больше встречать. Среди них моя жена – замечательная актриса.

Хотя счет моего существования уже пошел на дни или на часы даже, и я думаю, что, может, и не выиграл в нем, но и не проиграл.

Мне повезло с чудесными родителями. Я был своим для природы, животных. Я был необходим прекрасным подружкам. Меня любила маленькая богиня. Чтобы еще раз их встретить, я согласен еще на такую же бессмысленную жизнь.

Александра Константиновна Крагиновская, бабушка поэта

Родители Александры Константиновны Крагиновской

Георгий Григорьевич Батяйкин – из сибирских казаков. Дед поэта

Москва. Дом № 3 по Настасьинскому переулку, где родился и жил с 1946 по 1979 год Юрий Батяйкин. Фото 2014 г.

Нина Георгиевна Батяйкина в юности. Мама поэта

Мама поэта во дворе дома

Характер

На этом велосипеде поэта сняли с Садового кольца

В пионерском лагере «Сокол». Московская область. 1950-е годы

Школьные годы (7 класс). Юрий с бабушкой Александрой Константиновной (справа) и тетей Тамарой

Пионерский лагерь «Синева». 1970-е годы