Борис Смоленский - Моя песня бредёт по свету...

Там трубы длинные дымятся,
На площади дымит фонтан —
Просветы, тень и дым акаций
В бинокль увидел капитан.
По местам, по местам,
Как велит устав.
Думать перестань. Довольно!
Думать можно по команде «Вольно».
По местам, по местам, как велит устав…
— Носовая башня, к бою! —
Божий глас грядет трубою
Двенадцатидюймовою.
И передан в первую трубку приказ:
— Прицел — четыре, снаряды — фугас!
Приказ секунды перелистал,
Года ожидания…
Ааааах! Удддар!
И мальчик плакать перестал
У мамы на руках.
И город — разбуженный улей,
И люди рванулись, как пули.
Откуда? Где? Куда? Скорей!
В подвалы. Из дому! Из улиц! Удддар!
Фонтан земли. Обрывки рельс.
И череп врезан в мостовую.
— Кормовая башня, к бою! —
Горны над кормой поют.
Божий глас грядет трубою
Двенадцатидюймовою.
Удар! И вздрогнула корма
И небо рвется пополам.
И трубы рухнули от шквала,
И осыпаются дома,
Как одуванчики бывало. Удар!
И кровь на кирпичах.
Но почему форта молчат?
И набаты стали биться,
В дымном воздухе орать:
— Вот он, утренний убийца!
Что же дремлют катера?
По местам, по местам,
Как велит устав!
И, взрывая ревом дрему,
Хищны, цепки и крепки,
С портовых аэродромов
Сорвалися ястребки.
По местам, по местам,
Как велит устав!
Огонь в воде, вода в огне,
Дымятся берега,
Дымится шерсть на кабане,
Форта громят врага.
Огонь дождем, а гавань ждет,
А гончие бесшумно
Все как одна — на кабана,
Угрюмого, безумного.

И вдруг — взревели наугад,
Гремят и воют берега.
Звонче, звонче, звонче
Воют сирены окрест.
Свора горластых гончих
Ринулась наперерез.
По местам, по местам,
Как велит устав!
Звонче! Удар! Звонче!
Кто-то пошел ко дну.
Свора горластых гончих
Вцепилась в бока кабану.
Удар! Для батарей разгул…
А к месту драки шел эсминец,
Расшвыривая мелюзгу.
Эсминец бил прямой наводкой,
Мигал сигнальщик, как сова,
А штурман материл погодку
И папиросу в рот совал.
Удар! Волна в пробоину,
И сразу с каланчи набат
Обрушился на кромки кровель.
Агонизировал кабан,
Захлебываясь черной кровью.
По местам, по местам…

Счет исполинских минут.
Шлюпки или гроба?
Дергаясь, шел ко дну
Черный и страшный кабан.
А в стороне всплыла подлодка,
Мигал сигнальщик, как сова,
А штурман материл погодку
И папиросу в рот совал.
А вечер шел путем блокад,
И, чтобы не поблекнуть,
Кровь лакали облака,
А плакать было некому.
Лишь старик у поплавков,
Замирая глыбой,
Думал, что теперь легко
Разжиреет рыба.
Кто-то с лысой головой,
Щелкая на счетах,
Двести сорок человек
Списывал со счета.

Улицы ссутулились,
Голову нагни.
Робко тлели в улицах
Синие огни.
Госпитальный доктор взмок:
Как же он сегодня
Девяносто восемь ног
За дежурство отнял?
Тот, кто умер невзначай,
Брошен был в солому,
А другие пили чай,
Кто остался дома.
Но над кем-то был развал,
Кто-то был без крыши,
Кто-то плакал, кто-то звал,
Но никто не слышал.
И все. И снова рассветало.
Везли затворками гроба,
Да чья-то мать брела устало
Одна, одна, совсем одна.
И воин, позабыв про холод,
Ворчал, уставясь на гроба,
Что просто утром был приколот
Забредший бешеный кабан.

В бой, в бой,
Май литл бой!
Что же дрожит губа?
Это выводит гобой губой:
Гуд бай!
В бой, в бой,
Везут на убой!
В безумье заковав.
Зачем смотреть перед собой,
Мой маленький зуав?
Зачем смотреть назад?
Ушла Сюзанна на завод…
У нее синие глаза
И скорбный рот.
В бой, в бой,
Май литл бой!
Что же дрожит губа?
Это выводит гобой губой:
Гуд бай!
Ступай, ступай живее в рай
Истерзанных полей,
Играй ту вэй. Ту венд играй
Энд финиш дэй оф плей.
А в день глубокий, голубой
Скажет «дум-дум» — бай-бай.
Это выводит гобой губой:
Гуд бай!
Холодных сложат в штабеля,
На руки поплевав,
Пока не набилась в рот земля,
Кричи ура и в грудь стреляй,
Мой маленький зуав.
В бой, в бой,
Май литл бой!
Что же дрожит губа?
Это выводит гобой губой:
Гуд бай! Гуд бай! Гуд бай!

В этот день, тоскливый и туманный,
Слушай, слушай, девочка моя,
Я спою тебе про океаны,
Про чужие знойные края.
Это было в городе Каире,
Где в ветвях уснула синева,
Где зарю встречают только штили,
И где нам с тобою не бывать.
Как-то ночью потемнели звезды,
Встал над миром огненный венец,
Потому что пламенно и грозно
Загорелся княжеский дворец.
Но моряк, бродяга и повеса,
В чьих глазах не зажигался страх,
Маленькую смуглую принцессу
Вынес из пожара на руках.
Только взгляд, тревожный и внезапный,
И зачем-то дрогнула рука,
И корвет, что уходил на запад,
Не увидел больше моряка.
И костер кровавый будто не был,
Лишь скала укрыла их в тиши,
Где ночная раковина неба
На ладони моря шелестит.
Это было в городе Каире,
Где в ветвях уснула синева,
Где зарю встречают только штили,
И где нам с тобою не бывать.
Но принцесса царственной породы,
Первая по крови на земле
И жених, король рыжебородый,
Третий месяц плыл на корабле.
И моряк с принцессой в час покоя,
В час, когда луною мир облит,
Первыми увидели с тоскою,
Как в ночи вставали корабли.
На закате грянули фанфары,
С треском разрывая тишину,
И жених, рыжебородый, старый,
За принцессой руку протянул.
Семь рабов держали дар богатый —
Ткани, жемчуг, золото, ларец.
И для свадьбы к пятому закату
Был отстроен заново дворец.
Это было в городе Каире,
Где в ветвях уснула синева,
Где зарю встречают только штили,
И где нам с тобою не бывать.
Но едва над миром встали звезды,
Вдруг веселью наступил конец,
Потому что пламенно и грозно
Загорелся княжеский дворец.
И моряк, бродяга и повеса,
В чьих глазах не загорался страх,
Маленькую смуглую принцессу
Вынес из пожара на руках.
И понес ее по закоулкам,
Дальше от кровавого костра,
К морю, где о берег билась гулко
Шлюпка, припасенная с утра.
Волны разбиваются о скалы,
А принцесса, не взглянув назад,
Шею загорелую ласкала,
Целовала смелые глаза.
Это было в городе Каире,
Где в ветвях уснула синева,
Где зарю встречают только штили,
И где нам с тобою не бывать.
Только как слетаться новым веснам
На скалу прозрачную в тиши,
Если волны вырывают весла,
Если ветер песню заглушил.
И моряк, бродяга и повеса,
Тот, кому допеть не суждено,
Вместе с смуглой маленькой принцессой
Тихо опускается на дно.
Вот и все. А я, осенний нищий,
Девушку на песню променял.
Небо, как сырое полотнище,
С криком навалилось на меня.
Только сердце в городе Каире
Где в ветвях уснула синева,
Где зарю встречают только штили,
И где нам с тобою не бывать.