Дмитрий Гладкий - Смуглый день (сборник)

как будто мы горящую путевку
в минувшее купили на двоих…

Я помню: «…И укусит за бочок», –
ребёнка заполночь баюкает Светлана,
а на ребре гранёного стакана
свет ночника причудливо дрожит.

Я помню дом: в ночи окно не спит,
в ночи Светлана колыбель качает
и нимбом рук своих оберегает
Вселенную размером с кулачок.

От электрички – с километр;
С подножки спрыгнув на ходу,
Межой, заросшей бересклетом,
Я до околицы дойду.

Там спит берёза одиноко,
Как бы стеснённая корсажем,
Гвоздём воткнув хромую ногу
В горизонтальность пейзажа.

И перевёрнутою кружкой
В репейника седой кайме
Незавершённая церквушка
Стоит без шапки на холме.

Как недочитанные книги
Дома заброшенные ждут,
Но лишь святых забытых лики
Там словно призраки живут.

Я постою на перекрёстке
Двух улиц – Мира и Труда,
Одна из них ведёт к погосту,
Другая – вовсе в никуда.

Но прыснет вдруг из-под калитки
Как туз из шулерской руки
Щенок в отчаянной попытке
Мои прикончить башмаки.

Он здесь царит, чтоб ежечасно
Верней теорий и идей
Напоминать, что жизнь прекрасна
И сущее бессмертно в ней.

…Будто кто-то в хрустале
Чай мешает ложечкой –
Застучали по воде
Быстрых капель ноженьки.

Сыпет летняя гроза
Капли по щепотке,
Щурит Ладога глаза
Словно от щекотки.

Как пастух на водопой
С утренней прохладой
Дождь уводит за собой
Волн-барашков стадо.

Убегая, он ещё
Что-то шепчет Ладоге,
Бросив солнцу на плечо
Полотенце радуги.

Где ласточки склевали май зелёный,
Там в осень, в тишину стрекозьих снов
Созвездья выпадают красных клёнов
И блекнут радуги застенчивых цветов.

День говорком грудным пронзён навылет,
И спорит с камнем чистотой своей
Протяжный взмах отяжелевших крыльев
Приколотых к закату журавлей.

Как синевой витийствует природа!
Струит неспешно на полей холсты
Из голубого глаза небосвода
Всю мудрость лаконичной простоты.

Я не мечтаю о спортивном «Мерседесе»,
Мне за грехи отведена работа –
Играть в мимансе бесконечной пьесы,
Поставленной почётным идиотом.
А так хотел жить с пользой для народа!
Да он повадками давно уже не тот –
Вмиг из моей залапанной свободы
Для огорода пугало набьёт.
Он в мачехи себе призвал волчицу,
Что выкормила римских близнецов,
К ней тщетно льнёт и силится напиться
Из бронзовых пустых её сосцов.
Но я не первый горькое коварство
Смиренно и безропотно приемлю:
Пусть кто-то лучший любит государство,
А мне любить оставьте эту землю,
Что красками полей затейливо-воздушна
И так легка, как детская ладонь, –
В ней ягод гроздь и свежая горбушка,
Она трепещет, лишь её затронь.
Где в старых Кодрах в пригоршне холмов
Как яблоко, укутанное в стружку,
Вздыхает в дрёме и не видит снов
Заброшенная белая церквушка.

Пусть Господь подопрёт мне висок
черенком виноградным,
когда захочу я губами припасть к облакам,
к источнику чистого слова…

Или нет, пускай лучше матушка
утешит меня и обнимет.
Тогда я пойму, что всё ещё здесь.
Тогда вспомню всех, кого я любил…

Кто ещё может помнить о прошлом там,
где земля, не скованная правилами формы,
не знавшая науки размеров,
была простым словом?
Где всё таяло вечером во вселенском бульоне,
чтобы утром вновь обретать контуры и весомость,
уповая на везенье, да на замысловатость творенья.
Где ржавчина невзгод откалывалась
осколками кремня, отрытыми в борозде.
Так основательно и деловито,
что даже эти холмы скорби
казались пригодными для жизни.
Слишком непостижимая простота,
чтобы быть игрою случая,
блестящая таким светом,
что, вглядываясь в неё всё глубже,
ты начинаешь падать вверх, к облакам.

Испуганные ветки по ночам
Стучат в окно застенчиво и робко.
Чернила – прочь! В июнь недужный
нынче окунаюсь
И сам себе немного удивляюсь,
И небо узнавать учусь.

Крестить распятья сонных переулков.
По местам
Расставить имена, события и даты…
Да разве мы хоть в чём-то виноваты?
Всего лишь в том, что жизнь голубина,
Как будто в ней проснулась невесомость.

И я ломаю ветви пополам,
Я чту огонь, как вескую готовность
Прослыть героем завтрашней былины, –
Я строю храм у века на зрачке!
Так дети строят домик на песке,
Так письма доверяем мы кострам.

У трёх вокзалов, как всегда, ажиотаж:
К прибытью поезда спешат подать гвоздики,
Да чёрта с два кому сейчас продашь,
К цветам бесстрастны молдаване и таджики.

На Воробьёвых – царство шаурмы!
Хоть брали Персию и турка воевали,
Повсюду не трактиры – чайханы,
Где русский пирожок найдёшь едва ли.

На смотровой – сплошь иноземцев лица, –
Довольные, что им в Москве просторно,
Они любуются красотами столицы
И потешаются, взирая, как упорно

От самодержца бронзовой пяты
(Знай, златоглавая, кавказского данайца!)
Москва-река пытается уйти
С отчаяньем затравленного зайца.

Сумасшедший старик под дождём
На центральном базаре танцует чечётку.
Изо дня в день, изо дня в день.

Так и слово моё – бьёт в виски каблуками
И на пролежнях жизни смеётся и пляшет
Изо дня в день, изо дня в день.

Эпохи родительских забот
Ветхий плед спасает меня от озноба времён
Изо дня в день, изо дня в день.

И всё это – чтобы я вновь снисходительно
корчил миру улыбки
С энтузиазмом добившегося успеха человека.
Изо дня в день, изо дня в день.

Здравствуй, девочка, милая осень!
Хоть и был я в твоих камергерах,
Нынче мысли о новых карьерах
В недалёкие дали уносят.

Я бы мог послужить тебе снова,
Да уж больно гадать не люблю:
Где синица, где быть журавлю…
Где полправды найду, где полслова.