Борис Гребенщиков - Серебро Господа моего

Мне снилось, что я ткачиха,
Которая часто бывает мною во сне.
Я долго не мог понять – то ли я снюсь ей,
То ли это она снится мне.

Да, я знаю, что об этом писали китайцы,
Но теория суха, а древо жизни
Зеленеет в листах;
Придется проснуться и поехать в Иваново
Проверить, как реально обстоят там дела на местах.

Волга шумит волнами;
Редкая птица долетит до ее берегов,
А на всех берегах черно от тех, кто
Ожидает, когда течение пронесет мимо
Тела их врагов.

И только полная луна оживляет
Чередование этих верхов и низин.
Слава богу, что она никогда не читала
Ни «Цветочков Франциска Ассизского»,
Ни Дао Дэ Цзин.

В пустыне бредут верблюды,
У каждого из них что-то свое на уме.
Один знакомый тоже шел на Северный полюс –
Оказался предпринимателем в Костроме.

Так начинания, вознесшиеся мощно,
Сворачивают в сторону, теряют имя действия – какой срам.
Я не вижу причины куда-то стремиться, если в итоге ты всегда
Оказываешься где-то не там.

Я сижу на пустынной скале,
Наблюдаю, как плывут облака.
Сердце, как старый пепел,
Глаза, как у полного дурака.

Я ничего не начинаю, пускай все
Течет само по себе, как Волга-река.
Под лестницей сидит голодная кошка.
Пойду-ка спущусь выставлю ей молока.

Человеческая жизнь имеет более одного аспекта.
В городе Таганроге есть два Звездных проспекта.
На одном – небеса зияющие
И до самого Волго-Дона
Возвышаются сияющие
Дворцы из шлакобетона.
И по нему каждую пятницу,
Как выйдут со смены из шахты,
Маршируют белозубые
Космонавты.

А на другом все дома в полтора этажа
И по истоптанной траве гуляет коза,
Год проходит и два проходит,
Веревка перетерлась, но коза не уходит;
Ей совершенно некуда идти,
Она смотрит в небеса и шепчет: «Господи, прости!»

В детстве мне снился один и тот же сон:
Что я иду весел, небрит, пьян и влюблен,
И пою песни, распространяя вокруг себя
Свет и сладость.
Теперь друзья говорят, что эти песни не нужны,
Что они далеки от чаяний нашей страны
И нужно петь про нефть.
Я устарел. Мне не понять эту радость.

Новости украшают наш быт:
Пожары, катастрофы, еще один убит,
И всенародная запись на курсы,
Как учиться бодаться;
На каждой странице – Обнаженная Маха;
Я начинаю напоминать себе монаха –
Вокруг нет искушений, которым
Я хотел бы поддаться.

И я прошу – что было сил;
Я прошу, как никогда не просил,
Я прошу: заварите мне девятисил – и еще:
Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;
Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;
Вы – несостоявшиеся мессии и
Население всей соборной России –
Воздержитесь от торговли
Головой Альфредо Гарсии;
Унесите отсюда
Голову Альфредо Гарсии.

Главная национальная особенность – понт;
Неприглядно, слякотно и вечный ремонт –
Говорят, с этим можно справиться,
Если взяться дружно;
Но мешает смятенье в неокрепших умах;
Засада в пригородах, медведь на холмах;
И женщины носят матросов на головах,
Значит – им это нужно;

Маразм на линии электропередач,
Всадник с чашей Грааля несется вскачь;
Но под копытами –
Пересеченная рас…вом местность;
Даже хоры ангелов в этом краю
Звучат совсем не так, как в раю;
То ли нужно менять слуховой аппарат –
То ли менять окрестность.

И я прошу – что было сил;
Я прошу, как никогда не просил,
Я прошу: заварите мне девятисил – и еще:
Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;
Унесите отсюда голову Альфредо Гарсии;

Вы – несостоявшиеся мессии и
Население всей соборной России –
Воздержитесь от торговли
Головой Альфредо Гарсии;
Унесите отсюда
Голову Альфредо Гарсии.

Сегодня самый замечательный день,
О нем написано в тысяче книг:
Слева небеса, справа пустота,
А я иду по проволоке между них.

Спетое вчера осталось вчера,
В белой тишине белые поля,
Нечего желать, и некем больше быть:
Здравствуй, это я.

Господи, я Твой, я ничей другой;
Кроме Тебя, здесь никого нет.
Пусть они берут все, что хотят,
А я хочу к Тебе – туда, где Свет.

Влюбленные в белом купе,
Постель холодна, как лед,
Влюбленные в белом купе,
Постель холодна, как лед.
Два поезда на перегоне –
Один из них не дойдет.

Если ты рододендрон –
Твое место в окне;
Если ты истинный якорь –
Давай, брат, лежи на дне.
А если ты хочешь войти,
Придется выйти вовне.

Так не пой, Инезилья, при мне
Ни про осень, ни про весну.
Не пой про то, как летят,
Не пой про то, как идут ко дну,
Лучше вобще не пой,
А то я усну.

Влюбленные в белом купе,
Вагоны летят вперед,
Влюбленные в белом купе,
Рельсы хрустят, как лед.
Сегодня все поезда в пути –
Ни один из них не дойдет.

Эй, Мария, что у тебя в голове?
Эй, Мария, что у тебя в голове?
Ты говорила мне, но я не знал этих слов,
Ты снилась мне, я не смотрел этих снов,
Тебе нужна была рука, я дал тебе две.

Один знакомый спел, что ты попала в беду,
Один знакомый спел, что ты попала в беду,
Но ты прости ему его бессмысленный труд.
Те, кто обижают тебя, – не слишком долго живут,
Он был просто не в курсе, он ничего не имел в виду.

На палубе танцы, в трюме дыра пять на пять,
Капитан где-то здесь, никто не знает, как его опознать.
А оркестр из переодетых врачей
Играет траурный вальс Шопена на семь четвертей,
И там бросают за борт всех, кто не хотел танцевать.

А твои губы, Мария, они – этот ветер, который
Сорок лет учил меня петь.

Из всего, что я видел на этой Земле,
Самое важное было – дать тебе крылья
И смотреть, как ты будешь лететь.

Твои подруги не знают, о чем идет речь,
Им невдомек, что в корабле изначальная течь,
Они хихичут в ладоши за крестильным столом,
У них синдром Моны Лизы и перманентный облом,
Но ты все отдала сама – и нечего больше беречь.

Так что, Мария, я знаю, что у тебя в голове,
Мое сердце в твоих руках, как ветер на подлунной траве.
А Луна источает свой целительный мед,
То, что пугало тебя, уже тает как лед;
Тебе нужна была рука, я дал тебе две.