Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Земля качается и стонет,
Горит; как в проруби, звезда,
За тучей тучу ветер гонит
Из ниоткуда в никуда.

Беззвучно гнутся сосны долу,
Неслышно вьется ветер злой, —
Все покрывает гул тяжелый,
Как будто спаянный со мной.

И где б я ни был, я повсюду
Несу в себе холодный шум,
Явившийся из ниоткуда
С приливом и отливом дум.

На росистой земле удлиненная тень,
— Это сердце мое все расстаться не может
С утомленной землей, и измученный день,
Уходящий, — его, как и прежде, тревожит.

Скоро солнце коснется заветной черты,
Скоро вечер раскроет тяжелые листья,
От дыханья ночного не звезды — цветы —
Станут в небе огромном еще серебристей.

С наслажденьем я жадной коснусь тишины —
Да, там даже кузнечиков нет и в помине, —
Как сухие стрекозы встревожатся сны,
И любовь затвердеет и сердце остынет.

Да, но все же я весь никогда не усну:
Там, где нашей вселенной ночная основа,
Сквозь петлистые корни и сквозь тишину
Прорастет ослепленное радостью слово.

Безмолвно тяжелела в проруби вода
И водяному Богу не молилась,
Но вот далекая, морозная звезда
В холодном шелке отразилась.

Вода приветствовала белую звезду
Чуть слышным вздохом и чуть слышным плеском,
И вспыхнул изнутри родившийся во льду
Ответный свет — темно-зеленым блеском.

И в новом мире — изумрудно-голубом
Привычные исчезли изваянья,
И все подернулось, — не думай, нет, не сном,
Не льдом, а ясным, как огонь, сияньем.

Душа была темна, все строже и тесней
Ее сжимали жадные морозы,
Когда, как в зеркале, вдруг отразились в ней
Раскаянья сияющие слезы.

Прославим жизнь — ее сухую горечь,
Ее томительную власть.
Прославим жизнь и женственного моря
Всепоглощающую страсть.

Холодный воздух губы жжет и режет,
И в радуге соленых брызг
Гремит прибоя вой и камней скрежет,
И ветра исступленный визг.

Прославим жизнь, ее завет железный,
Ее испытанный язык:
В пустыне аравийской ночью звездной
Чуть слышно плещущий родник.

В часы, когда для боли нет исхода
И лицемерно смерть молчит,
И лживою становится свобода —
Она твой меч, она твой щит.

Прославим жизнь, — чем наши дни короче,
Чем явственней ее конец,
Тем с большим мужеством грядущей ночью
Мы встретим отдых наконец.

Две колеи проселочной дороги,
Две неразлучные сестры
С трудом всползают на откос отлогий
Как бы приснившейся горы.

Но вот, когда достигнем мы вершины
И нам захочется взглянуть
На милые дома родной долины,
На пройденный по склону путь,

Мы вдруг поймем с печальным изумленьем,
Что кряж остался позади,
Что нет возврата к прежним обольщеньям,
Что ночь сгущается в груди.

О, в этот день не будем малодушны:
Вечерний мир еще нежней,
Еще прекраснее, еще воздушней
Сиянье розовых теней.

Ручей струится по камням.
Раздвинув ивы и ольшаник,
К его серебряным лучам
Склонился утомленный странник.

Как бабочку, лист золотой
Палящий ветер вьет и гонит,
И стынут в неге ключевой
Разгоряченные ладони.

Как различить — кастальский ключ
Иль ключ забвенья пред тобою?
И здесь и там летучий луч
Равно сливается с волною.

Но если по ошибке ты
Напьешься серебром забвенья, —
Да будут ясны и чисты
Твои посмертные виденья.

Но и не помня о земле,
Забыв и радость и потери,
Ты все ж в потусторонней мгле
Останешься земному верен.

Так на земле, средь суеты,
В минуты счастья или муки,
Не слыша, все же слышишь ты
Летящие из пустоты
Испепеляющие звуки.

Ясен мир, ясна природа.
Высока и глубока
Золотого небосвода
Неподвижная рука.

И в протянутые руки
Осыпает звонкий лес
Листья вязов, точно звуки,
Точно капельки небес.

И в душе небесных листьев
Расстилается узор —
Золотистый, чистый, чистый,
Солнцем вышитый ковер.

О, если б я вполне очистить мог
От красок чувственных поля и рощи,
Среди житейских, ветреных тревог
Я стал бы и бедней и много проще.

И слух замкнув, в слепую тишину
Я сердцем бы, как в воду, погрузился,
И сам в себя, в ночную глубину,
Как блудный сын, я возвратился.

И жизнь вполне осмелившись забыть,
Я б все же жил, телесному не внемля, —
Тогда, — тогда впервые, может быть,
Я б ощутил мою родную землю.

Проходит вдоль просеки осень.
Кусты на опушке сквозят.
Упрямо, протяжно-несносно
Вороны на поле кричат.

И карканьем черным одетый
Закат догорает в реке,
И желтым рассеянным светом
Покрылись поля вдалеке,

И медленно дымная стужа
Дозором проходит в полях,
Канавы и пашни и лужи
Сжимая в стеклянных тисках.

На дно застывающих борозд,
В молчанье осенней земли,
Под зубья трехгранные борон
Бессмертные зерна легли.

Пшеничные желтые звезды
Горят в черноземной ночи,
И летом расплавленный воздух
Пронзят золотые лучи.

Колосья — сияние жатвы!
Готово зерно умереть,
Чтоб снова упрямый оратай
Мог жить, и работать и петь.

Россия — осеннее небо,
Вороний, свинцовый закат, —
Умри, — будет огненным хлебом
И звездами будет богат

На ниве трудившийся пахарь,
Чья кровью покрыта ладонь,
Кто верил, что в смерти и в прахе
Опять возродится огонь.

Россия — в Господнем овине
Снопы обмолотят, и вновь
Взойдет в Европейской пустыне
Твоя обреченная кровь.