Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

4

Когда весною радуга на ключ закрыла
Стремительные ливни и дожди,
Она воздвигла арку посреди
Пустыни и на миг пески заворожила.
Непрошенную гостью солнце обожгло,
Она к скале приникла, и слиняло
На склон горы густое покрывало,
Когда-то по небу летевшее крыло.

5

С тех пор в ущельях узких линиями спектра
Размечены породы горных жил:
Их ветер изваял и обнажил,
А радуга дополнила работу ветра.
Змеиная приплюснутая голова,
Двенадцатикольцовая трещотка,
Пергаментные веки, взгляд короткий…
Долина смерти, — нет, она всегда жива.

Ветер шагал по вершинам деревьев,
Но постоянно сбивался с ноги.
Он ускорял перед каждой деревней,
Как человек перед домом, шаги.

По полю прыгали злые шутихи —
Скрученных вихрей живые тела.
Ветви сгибая, как пьяная, лихо
На перекрестке плясала ветла.

Засуха шла на деревню, на приступ
Выжженных и обескровленных нив.
Засуха жгла, и по небу со свистом
Дальних пожаров метались огни.

Голод вползал в беззащитные избы,
В клети, в подвалы и на чердаки
И, как собака, тихонько повизгивал,
И пожелтевшие скалил клыки.

Уже вечерело. Раздвинув костлявые ветки
Безжизненных сосен я вышел на берег морской.
Здесь пахло бессмертником, солнцем, трескучей смолой,
Здесь воздух был крепок — веселый, тревожный и едкий.

Высокую дюну одели колючие травы.
На плоские скалы всползал беспокойный прилив,
Все ближе и ближе, и вскоре широкий залив
До края был полн, словно ковш, бирюзовою лавой.

И глядя на низкое солнце, расплавленным змеем
Сползавшее в ночь в ореоле сияющих стрел,
Я понял, что сами мы ставим дыханью предел,
Что сами мы можем гореть, лишь гореть не умеем.

…Закат изнемог и остыл над моей головою,
Но там, вдалеке, торжествуя над мраком и сном,
Беспокойная тучка, прозрачным блистая крылом,
Как тяжелая бабочка, билась в окошко ночное.

Внимательный луч взошел на пригорок,
Оттуда взглянул, робея, на нас,
А мы, — что ни слово, минут уже сорок,
Возможно и больше — считай, целый час —

О том говорим, что ясно обоим,
Что любящим только — порой невдомек:
Едва лишь мы нужную фразу построим,
Как все лепестки разметет ветерок.

Как знать нам и кто объясненью поможет?
Быть может, вот этот почти золотой,
Расплывчатый луч, тот, который тревожит
Тебя и меня своей простотой…

Куда ни ступишь, — всюду острый зной.
Прилечь в тени, — как будто нету тени.
Запачканы и солнцем и смолой
Твои незагорелые колени.

Кусочек солнца соскользнул на грудь
И платье отвернул, и обжигает щеки,
И вот скользит, увертливый, как ртуть,
Настойчивый, счастливый и жестокий.

Тяжелым жаром пахнет хвойный дом
Стреляют шишки, раскрываясь в зное,
И муравей бежит, совсем забыв о том,
Что в этом мире нас с тобою двое.

Солнечный заяц присел на столе,
Поднял торчком лазурные уши.
Иней на окнах, а здесь он в тепле.
Сел и мое одиночество слушает.

Нет, не поймешь, почему же скрипят,
Сами собой ожив, половицы.
Прошлые дни не вернутся назад,
Знаем мы оба, что не возвратиться им.

Вздрогнул. Уходишь? Я знаю — пора.
Прежних шагов опять не услышим.
Вечер, такой же, как все вечера,
Солнце потушит и встанет над крышами.

Сияющая ночь под утро овдовела:
Луна зашла. На черные леса,
На землю — как она похолодела! —
Сгущаясь, падает роса.

О, этих рос целительный избыток!
Не для того ль, прощаясь, плачет мгла,
Чтоб для земных цветов ночной напиток
Весь день природа берегла?

И в зной на самом дне воронки узкой
Хранит цветка кудрявый лепесток
Бессмертной влаги ласковый и тусклый,
Успокоительный глоток.

Скажи, что делать мне? Как ты неосторожно
С цветка стряхнула зябкую росу!
Теперь любви моей сквозь зной тревожный
До ночи я не донесу.

Оттепель. Лес, и в лесу — ни тропинки:
Куда ни посмотришь — береза да ель.
На осевшем снегу голубые рябинки
Разбросала ночная капель.

Но ненадолго: вот северный ветер
По лесу пройдется и все закует,
И на каждой прогалине, в каждом просвете
Заблестит лакированный лед.

Ветки наденут стеклянные платья —
Одежды для бала должны быть тесны,
Но им кажется, что ледяные объятья
И милей, и прекрасней весны.

Вздыхает тревожно ночная земля,
Ложится на платье роса голубая,
И к небу, как стрелы, летят тополя,
В полумгле серебристые листья роняя,

И ухает глухо большая сова,
Друг с другом кузнечики спорят и спорят,
В нескошенном поле цветы и трава —
Безголосые — все же им радостно вторят.

Роса и кузнечики, ночь и поля
Покорны присущему жизни томленью,
А ты, не расслышав, как дышит земля,
Ты проходишь сквозь мир безучастною тенью.

…И слова тебе не скажи. Неужели
Только прошлым мы живы с тобой? Посмотри
На закатом сожженные синие ели
И в небе — на взвихренных туч янтари.

Я знаю — ползет из ночного болота
Нам навстречу клоками туманная муть.
Что ни миг, то тусклей и темней позолота,
И красок былых никогда не вернуть.

И все же, пока от земного дыханья
Поднимается пар и в холодной дали
Чуть трепещет звезда, и доступно лобзанье, —
Мы взяли не все от бессмертной земли.

На опушку, где ясень и вязы,
Где кусты ежевики и мгла,
Летним вечером накрепко связанных,
Память нас вновь привела.

Там, на небе, чуть видные звезды
И невидимые небеса.
Сенокос, и качается в воздухе
Запахов душных река.