Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Мы узкой скукой мерим на аршины
Предусмотрительные наши дни
И мимо, мимо — властолюбивые глубины
И опустошающие ночь огни.

Когда, как нянька, жизнь за руку
Внимательно ведет весна, —
Как перескажешь совестливую скуку
Неукоснительного сна?

Оскудевают милые слова,
И славой чванится твоя усталость.
Еще немного нам осталось
Словами славу целовать.

Но ты и ты — славянский говор, озимь,
Сладчайший Ильмень. Милая, покой
Над невозможною рекой —
Твои слабеющие слезы.

Твой мирный свиток и твой мерный меч,
И плаха хвоей мне щекочет щеки.
В последние, в сухие строки,
Мне, как в любовь, дано залечь.

Совиный ветер, соловьиное свиданье,
В последний раз поют перепела.
Ты в озимь зябкую вплела
Заупокойное метанье.

Любимый ключ, — о нелюбовь! Ключицы
Стянули грудь, но ключевой водой,
Но пахнущим тревогой ситцем,
Но даже сердцем — все-таки с тобой.

И смятый, как платок, весенний север
Исходит влагой. Божится гранит.
В божнице мед томительного сева,
Несеянный покой тобой звенит.

Тобой звенит, как улей растревожен,
О перегуды, отгулы влюбленных пчел!
Что из того, что день тобою прожит —
Я сердце сердцем перечел.

Любимый ключ, о нелюбовь, и звонкий
Затвор тобой, тобой раскрепощен —
И в мире мы, и вовсе претворен
Келейный свет, и может быть еще.

Настороженный, осторожный покой.
Ветер играет в орел или решку
Листьями, ливнем и даже тобой,
Даже тобой — в глубине неутешной.

Мой ли, как ночь, неуживчивый день,
Вдруг занемогший — несносные осы! —
Плетью вплетает, как в косы, в плетень,
В годы тобою раскосые весны.

Ночь одичала, как пес на цепи.
О раскурчавилось море денницы!
Мимо, о мимо, — пусть гаснут в степи
Неотторжимые Божьи ресницы.

Нательный крест, нательная любовь,
Изнеможенье суеты и стужи.
Неосязаемая сердцем кровь
Вдоль обмелевших вен, темнея, кружит.

Не шемаханский шелк, не тлен,
Не тень, что теневые соты,
Что восковой, благоуханный плен,
Пленительные, тесные тенета?

Вне наших рук, пора, пора —
Нетленным и нетельным осязаньем —
Мы замыкаем бедствием пера
Не наше соловьиное свиданье.

Так тухнет свет, — пора, пора,
Тревога ветреного ситца,
Так тухнет свет, так падают ветра,
Моя сестра, — телесная денница!

О надо мной сомкнулись, как вода,
Стенаньями разгневанные стены.
Как воск, расплавилась слюда,
Недугом душным мысли бренны.

И в холоде расплавленный покой
Подернулся корой самозабвенья.
И в смежный мир, как в мир иной,
Плакучее нисходит вдохновенье.

Разлука, ты? Восторженная тень
Последнего, как ты, касанья —
Стремительный и горестный слепень
Недавнего воспоминанья.

Теряюсь я — и сновиденья нет, —
Не покидала ты сухую нежиль
Растерянных и стылых лет.
Час от часу твое дыханье реже.
Разлука, ты!

Неотступна, как стужа, ты беспокойней
Растерявшихся веток от ветра.
Недостойная — сердцу достойней —
Свидетельница страсти — Федра.

Любострастье — и строфы и строки —
Расцветает необорный ветер —
Любострастье, и около ока
Морщины светлейшие в свете.

Одиночество Федры и память
По ладоням стекает в ладони.
Нестерпимые волосы — пламя
Любовной и дымной погони.

Неотступней бессонницы — Федра.
Неотступнее стужи и строже
И стремительней дикого ветра
Разгневанное теменью ложе.

Федра!

Не предам и никогда не выдам
Бренному бездолию валов
Твое цветение садов,
Непомерная Атлантида.

Тебе ль страшны пустыни голоса,
Тоска кочующих созвездий.
Прими, как нежность, мертвое возмездье
И подводные небеса.

Тебе подвластна медленная бездна
Нагромождающихся дней,
Первоцветенье всех огней, —
И разве сердце сердцу бесполезно?

В своем молчании таи
Избыток страстного покоя.
Пусть людям отойдет людское,
Слиняет мир, как кожа у змеи.

Храни и слушай водорослей голос.
Подводные ты чувствуешь ветра?
О неповторная пора, —
Не здесь ли счастьем сердце раскололось?

Рукоплескай, Атлантика! Коррида
Валов твоих — и бешен бой.
Во сколько раз бессмертнее покой,
Твое цветенье, Атлантида!

Франческа, помнишь, геральдической пылью
Пахли страницы и падал день.
И падали сквозные крылья,
Сквозные веера, и пахла тень.

Франческа, плен, плечо и плаха,
Неодолимый Дантов круг.
Но и теперь, сильнее страха,
Первоцветенье тленных рук.

Горючий снег и перепуганные губы.
Летучий свет — наш светозарный лёт.
И никогда не схлынет в убыль
Сияющий и любострастный гнет.

И в мире нет имени неопалимей
И неприступнее нет —
Франческа да Римини,
Свет!

I

Городовой тасует карты —
За обшлагом — приблудный туз,
И незаконного азарта,
И шулерства — святой союз.

Февральским медленным дыханьем
И нежным снегом воздух сыт.
Топорщатся живым сияньем
Заиндевелые усы.

К нему слетает муза смерти
И с ним о Боге говорит,
А он червонный прикуп вертит
И пламенем земным горит.

Дыханье затаило время,
Как человек перед прыжком,
И оступившаяся темень
Кричит и падает ничком —

А там, вверху, в окне чердачном
Рассвета равнодушно ждет,
С трудом прикинувшись невзрачным,
Большой толковый пулемет.