Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

I

Восстанье ангелов! Земля
Ты русским небом обернулась,
Расправив снежные поля,
Ты белым лебедем вспорхнула.
Ты в незнакомой чистоте
Парила, реяла, сияла
И медленно изнемогала
В тебя приявшей высоте.
Слабея, расступался воздух,
Встречало пустоту крыло,
Спешили облака и звезды
Войти в привычное русло.
Теряя огненные перья,
Пред смертью обнажая грудь,
Ты все еще, из суеверья,
Пыталась крылья разомкнуть.
Тебя чуждались облака,
И ты скользила между ними,
Ты падала, в огне и дыме,
Как в бездну падает закат.
В ночи Таврический Дворец
Не спал — в бессоннице огромной,
Взвивался снег, горел багрец
И веял ветер вероломный.
Недружелюбная Нева
Таилась, жалась, цепенела,
И ледяная синева
Живое покрывала тело.
Еще эоловой струны
Сияли ангельские звуки,
Когда восстал огонь сторукий
И взвеял жадный дым войны.
Плутал в степях тяжелый Дон,
И ржавая Кубань металась,
Зарницами со всех сторон
Над Волгой небо разрывалось.
И от Днепра до Енисея
По руслам беспощадных рек
Сквозь зной и лед, жару и снег
Текла Россия, цепенея.

Восстанье ангелов! В ночи
Бесплотных крыльев трепетанье.
Звенели стаей птиц лучи,
И бредил целый мир сияньем.
Друг с другом встретясь, облака
Единоборствовали в небе.
Зачем Господняя рука,
Увы, не нам сужденный жребий
Нам указала и зажгла
Российский мрак не русским светом?
Не верит звездам и кометам
Всеразъедающая мгла.
Нам тесно, дымно и темно,
И мы — обнажены молчаньем.
За жизнь божественным страданьем
Нам расплатиться суждено.
Сухой огонь слепил и мучил,
Испепеленный воздух жег.
Нас миновал — звездой падучей —
Уставший радоваться Бог.
На что Тебе вся твердь земная
И сонмы ангелов святых,
Когда душа, как пыль, сухая,
Рассыпалась в руках Твоих.

Три года правил нами голод.
Дымилась сном и снегом степь.
Расшатывал огромный холод
Веками сложенную крепь.
Как человек, болело время,
И бредил сыпняком простор.
Сползала мгла с небесных гор,
И, как вода, смыкалась темень.
Еще живя, еще дыша,
Еще мечтая о свободе,
Опустошенная душа
Противоречила природе.
Но заповедный мрак крепчал
И вынуждал к повиновенью.
Лишь одинокая свеча
Еще поддерживала бденье:
Наследник мятежей и славы,
Взваливший на плечи закат,
Он был последним обезглавлен
— Кронштадт.

II

В броне темно-зеленых льдин,
В броне сугробов и заносов —
Тяжелый щит великороссов —
Ингерманландский властелин.

На зыбком острове незыблем,
В защитной радуге фортов,
Он ждет — среди густых громов
Крупнокалиберную гибель.

Пустыня звонкая молчит,
Лазурь морозная сияет
И хладные лучи бросает
На цепенеющий гранит.

Уйдя в снега по самый пояс,
Взвалив на плечи небосвод,
Над кладбищем балтийских вод
Он спит, — притворно успокоясь.

Среди скелетов мертвых волн,
Среди пустыни величавой
Своей двусмысленною славой
Он до краев, как чаша, полн.

>>

Спускалась ночь, и небеса
Послушные — вослед спускались.
Не целый век, а полчаса,
Но дольше века расставались

Зазубренные облака,
Друг с другом вовсе не поладив.
Не век, но целые века
Свергались в черном водопаде!

Обледенелые молы
Впились в глухой простор когтями,
Как в падаль серые орлы.
Ночь забавлялась кораблями.

С ладони на ладонь она
Подкидывала снег, играя.
Спускалась с неба тишина
Глухонемая.

Искал Толбухинский маяк
Дредноут, сжатый льдом и мраком
Но всюду одинаков мрак,
Но снег, — он тоже одинаков.
>>

Стоял фонарь с подбитым глазом,
И ночь смотрелась в полынью.
Нырял огонь. Ах, с каждым разом
Труднее вынырнуть огню.

Но он выныривал. Жгутом
Скользил по краю нежной льдины,
И плакала вода тайком,
Как мать над непокорным сыном.

Из камня выстроенный мрак
В морозном мире возвышался.
По краю мрака крался враг,
И круг последний завершался.

В порту матрос и ночь, вдвоем,
Играли в кости, водку пили
И в небе слышали глухом
Прощальное шуршанье крыльев.

Смирял недвижный воздух Леты
Восстанье звезд. Молчи, молчи,
Прости растерянным кометам
Недолговечные лучи.
>>

Закрыв прожорливые дула,
Спала эскадра. В рубку мгла,
Прогуливаясь, завернула,
Но утром вдруг занемогла.

Остатки митингов и споров
Еще таились по углам,
Еще дремал бездымный порох
И сонных тайна стерегла.

Еще не смел с цепи сорваться
Двенадцатидюймовый гром,
И ветр последних демонстраций
Еще боролся с вечным сном.

Так перед смертью тишина
С живыми за руку прощалась,
Так гасла ночь, и так война,
Насытясь заревом, кончалась.

Последний день вставал над нами.
Эпоха рушилась, как дом.
В последний раз святое пламя
Сияло в воздухе пустом.

III

Снега и лед. Снега, снега.
Разрезал надвое прожектор
Ингерманландские брега.
И ночь, сужая черный сектор
Сухой, как холод, темноты,
Готовилась к достойной встрече
Царицы мира — пустоты.
Был снежным боем день отмечен.
Ждал полночи отбитый враг.
В тиши зализывая раны,
Дремал, как ветер бездыханный,
Уставший за день реять флаг.
Неосторожная звезда
Заглядывала сверху в прорубь,
Не отразив ее, вода
Не поднимала кверху взора.
О льдины спотыкался страх,
Бродил и прятался в сугробах.
Сквозь ночь и тьму, сквозь снежный прах
За нами смерть следила в оба.
И бой возник. Рвались снаряды.
Со скрежетом ломался лед.
Полупрозрачные громады
Врезались в низкий небосвод.
Металлом огненным кипела
Раскрепощенная вода;
Визжала тьма, и ночь горела,
И белая рвалась орда
Вперед на приступ. Пулеметы
Свинцом засеивали снег.
Так с старым веком новый век,
Спеша, сводил земные счеты.
Исполосованная мгла
В тяжелом небе клокотала
И страшным ливнем обжигала
Ко льду приникшие тела.

Как свечи черные, горели
В руках трехгранные штыки.
Нас пулеметные метели
Учили музыке тоски.
Блуждал по небу луч певучий —
Невидимый гудел мотор.
На север прогоняя тучи,
Шагал, как человек, простор.

Эпоха рухнула. И страх
Нам выклевал глаза, как ворон.
Мы бродим белым днем впотьмах
У голых стен — ночным дозором.
Пожарище минувших дней,
Безмолвный пир угля и пепла.
О нас язвит, как яд, елей.
Душа рассыпалась. Ослепла.