Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Его влечет неведомая сила,
Далекая все ближе синева,
Но к злой земле навеки прикрепила
Бескрылый змей тугая бечева.

Фонарь погас под черным колпаком.
Желтеет медленно восток нечистый.
Как тени серых птиц, летя гуськом
По улице — велосипедисты.

Два страшных битюга по мостовой
Едва ползут, как рыжие драконы,
И поднимают грохот жестяной
Тяжелые молочные бидоны.

На темном перекрестке, на углу,
Кафе скрипит податливою дверью,
И, точно в рай, в прокуренную мглу
Спешит войти продрогший подмастерье.

За цинковою стойкой половой
Перетирает грязные стаканы,
И в зале крепко спит бильярд большой,
Как саркофаг угрюмо-бездыханный.

Но вот уже как бы из недр земли
Гудит завод, и страшен голос темный,
И, точно серый зверь, встает в пыли
Рабочий день, лохматый и огромный.

С утра все тот же деревянный стук
По выбоинам каменной панели.
Как стая мух, за звуком липнет звук
На клейкий лист заспавшейся постели.

О, как однообразны башмаки
Как злы и одинаковы походки, —
Еще, еще — и вот стучат виски
Отчетливо, настойчиво и четко.

Вдали, вздохнув, тяжелый грузовик
Загрохотал расхлябанным мотором,
И непонятный дребезжащий блик
Скользнул уныло по линялым шторам.

За окнами холодный месяц март
Стучит по улице дождем угрюмым, —
Как будто старую колоду карт,
Мой слух перетасовывает шумы.

Во мгле, стальную надрывая грудь,
Протяжно взвизгнул паровоз усталый:
О, как тяжел его железный путь,
Как скучен путь по бесконечным шпалам!

Не кровь — свинец в моем усталом теле
По тесным жилам медленно течет.
Не ночь, а боль меня к моей постели,
К небытию — настойчиво зовет.

Вот навзничь, так, крестом раскинув руки.
Темнеет день в прищуренном окне,
И гонит ветерок ночные звуки
Сквозь створки окон на кровать ко мне.

За черным силуэтом богадельни,
На западе, в жестоких складках туч,
Горит последний, слабый и бесцельный,
Как я, уставший от работы луч.

Внизу, в бистро, старик считает сдачу
— О, если бы еще он выпить мог! —
И смотрит искоса, как тащит кляча
С погоста — злую тень поджарых дрог.

За этот день, за фабрику, усталость,
За старика, за черную зарю,
За то, что мне еще доступна жалость,
За жизнь, Тебя, Господь, благодарю.

Одета инеем и синим льдом
Казанского собора колоннада.
Прикинулась гранитным пауком
Безглазая и жадная громада.

За Волгою гуляет Пугачев,
И белые дворянские усадьбы
Среди пунцовых тающих снегов
В ночи справляют огненные свадьбы.

На берегу Невы, в дворцовой мгле
Томятся свечи, слуги и мундиры.
«Где стол был яств» — и вот уж на столе
Лежит безмолвный председатель пира.

«Где стол был яств» — слова, слова, слова.
В ночи скрежещет дверь на петлях ржавых,
И желтая, как воск, растет трава
В обледенелом капище державы.

Протяжно воет колокола медь.
Друг с другом круглые враждуют звуки.
Немыслимо дыханием согреть
Мертвеющие старческие руки.

Паросский мрамор замертво лежит
На глинистой земле глухого парка.
Кто Делию воздушную лишит
Прекрасного и светлого подарка?

Над стогнами ночного града,
В великолепной тишине,
Сияет лунная прохлада
И звезды блещут в вышине.

Беззвучно лапу поднимает
На пьедестале призрак льва.
Ковром серебряным мерцает
Самодержавная Нева.

Стихов прозрачных бормотанье.
И пахнет миртами гранит.
Уже на первое свиданье
К поэту Делия спешит.

И вдруг божественный глагол,
Торжественный и величавый,
Луной посеребренный дол
Обжег невыносимой славой.

Пророческая ночь гремит,
Крылами ангелов трепещет,
И голос Пушкина звучит
Во тьме таинственной и вещей.

Вы сохранили, мудрые дубы,
Его стихов необщий отпечаток,
Дыхание высокой ворожбы
И мыслей человеческих достаток.

Когда горячий воздух знойно-тих
И дремлет тень в аллеях синих парка,
Ваш лист узорчатый, как жесткий стих,
Сверкает и таинственно и ярко.

И чем настойчивей осенний хлад
Свершает предрассветные набеги,
Тем звонче и торжественней горят
Полуистлевшие слова элегий.

Человек боится звуков,
Музыки нездешних слов.
Для него родная скука
Слаще безотчетных снов.

Он живет в своем жилище,
Замыкая тесный круг,
Охраняя плоский, нищий
И понятный жизни стук.

Но когда, как некий демон,
Принесет ему поэт
Бархатный огонь поэмы,
В звуки воплощенный свет,

Он тогда в летучем слове
Сквозь земную дребедень
Голубого неба ловит
Ослепительную тень,

Он бежит в ночные рощи,
В бесконечные поля,
Где, внимая звездам, ропщет
Обреченная земля,

Где плывут, страшась неволи,
По холодным небесам
Без страдания и боли —
Неземные голоса.

Как двойственны в душе моей
Живой природы отраженья:
Чем мрак неистовый страшней,
Чем ночь и глубже и темней,
— Тем бескорыстней озаренье.

Когда же сквозь лучистый мир
Взлетает в небо с восклицаньем
Кудрявым мальчиком зефир —
Стою беспомощен и сир
Перед дневным очарованьем.