Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Земля концлагерей и тюрем,
И пыток, и любви, и мук —
Глаза я больше не зажмурю,
Вступая в твой жестокий круг.

И средь пожаров, дыма, пепла
Советских мертвых деревень
Языческой любовью крепок
Мой новый, мой грядущий день.

Солнце зашло за высокую крышу.
Синяя тень заполняет углы.
Я скоро сквозь шумы дневные услышу,
Как вечер ворочает глыбами мглы.

Этот бедный, подчищенный парк и поляна,
Там, где дети играют, из школы идя, —
Все стало обычным, и было мне странно,
Что здесь провели их, к расстрелу ведя.

Здесь вот, у этой кирпичной ограды,
Для них на рассвете закат наступил,
И вечер несрочной прохладой отрадной,
Словно могильной плитою, глаза им закрыл.

Есть слово — оно недоступно для слуха —
Ведь звука глухому нельзя объяснить:
Напрасно старается мертвое ухо
Ему непонятную жизнь уловить.

Беззвучное солнце на небе сияет,
Беззвучно дожди орошают поля,
Беззвучные птицы, как тени, летают,
И плоскою кажется наша земля.

Но тот, кто уловит в огромном молчанья,
Сквозь занавес черной своей глухоты,
Твое ветровое, родное дыханье,
Услышит, как песнями молишься ты,

Тому это слово — Россия — откроет
Тот мир напряженной и светлой борьбы,
То небо — высокое и роковое, —
Где светит созвездие русской судьбы.

Я вышел из лесу. Туман
Белел в излучине оврага,
И, продираясь сквозь бурьян,
Скрипя, тащилась колымага.

Увидел я глазами скрип.
Он был почти что осязаем:
Его томительный изгиб
Повис над тем небритым краем

Земли, где на жнивье пустом
Сидели вороны, где тучи
Неслись беззвучным табуном
И где стога ползли по круче.

Но сердце было так полно
Твоим дыханием, Россия,
Таким огнем озарено,
Такие солнца потайные

Горели в нем, что я не мог
Моей любви противоречить,
Что каждый куст и каждый стог
Я возмечтал очеловечить.

В самый полдень глуше звуки зноя:
Чуть шуршит сухая тишина.
Даже синева над головою
Раскаленной тяжестью полна.

По дороге пыльной, длинной-длинной,
Осторожно выбирая путь,
Медный жук меж комьев серой глины
Движется, не смея отдохнуть.

Отраженье света — белый шарик —
Катит он, старательно трудясь:
Медный жук, бессмертный пролетарий,
Превративший в солнце нашу грязь.

Душный полдень. Ветер пылью веет.
Еле слышен комариный гуд.
Золотая слава скарабея —
Испытанье и награда — труд.

Даже голуби здесь не воркуют.
Около каменных тумб
Каравеллу свою ночную
Не причаливал Колумб.

Так за что же такое имя
Этот пригород получил?
Он потонет в черном дыме,
Оплывет, как огарок свечи.

Но когда будет позван Богом
Голубь-пригород на Страшный Суд,
Ему все же простится много
За наш человеческий труд.

И если в белом его опереньи
Все же черное блеснет перо —
Это наша усталость, наше сомненье,
Наше неверье в Божье добро.

На западе, по краю небосвода,
Ползет уныло серый сгусток мглы.
Торчит меж голых грядок огорода
Засохший тополь, как скелет метлы.

Гнилую даль густым фабричным дымом
Как серым саваном, заволокло.
Лишь на стене кирпичной еле зримо
Поблескивает битое стекло.

Задрав, как лапы, желтые колеса,
Лежит в канаве сломанный возок, —
Покрыли капельки росы белесой
Его заржавленный, дырявый бок.

Как все мертво в моем невзрачном мире,
Как крепко приросла к земле тоска,
Как разливается все шире, шире
Туманной мглы бездонная река!

И все же сердцу бесконечно любы
Канавы, покосившийся забор,
Фабричные, мучительные трубы
И этот страшный мусорный простор.

В излучине реки, где берег низкий
Как бы раздавлен черным сапогом,
Две старых баржи ветер крепко стиснул,
Обтрепанный канат скрутив жгутом.

Чуть всхлипывает рябь. К покатым доскам
Прилипло маслянистое пятно,
И медленно плывет по волнам плоским
Из-за мыска тяжелое бревно.

На западе, чуть отражаясь в луже,
Чуть золотя далекой крыши скат,
Горит в оковах облаков и стужи
Безрадостный, бессолнечный закат.

И в этом жестком, диком полусвете,
Раздвинув палками сухой тростник,
Игрушечный корабль пускают дети,
И точно музыка — их одинокий крик.

Там, где спускается слепой пустырь
В овраг, размытый зимними дождями,
Запятнана во всю косую ширь
Земля одноэтажными домами.

По длинной улице понурый воз
Расхлябанная кляча еле тянет.
Забор и за забором кустик роз
От духоты и пыльной скуки вянет.

Лежит в углу железный, ржавый лом,
Как первозданный хаос, непонятен,
И кажется, что в небе голубом
Не облака, а груда серых пятен.

Внизу, в окне, за кружевным цветком
Черней земли сидит, сидит старуха,
А время пробирается ползком
Вдоль по заборам, медленно и глухо.

Напротив, через улицу, трактир.
Хрипя, гнусавит голос граммофонный.
Как для нее прекрасен этот мир
— Таинственный, мечтательный, бездонный.

Рябой пустырь. Колдобины и ямы
Покрыты рыжею щетиной трав,
Продольные уродливые шрамы
Давно зарубцевавшихся канав.

По краю поля, вдоль стены завода,
Облупленной, огромной и глухой,
Суставы серого водопровода
Лежат в кустах бетонною змеей.

Пестреют острые курганы щебня,
Чертополох сиреневый цветет,
И облаков взъерошенные гребни
Холодный ветер по небу несет.

Мальчишка полон радостной тревоги:
Вот-вот и полетел бумажный змей,
По ветру распустив свой хвост убогий,
Над черной паутиною ветвей.