Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Шершавый ствол беззвучно умирает.
Как бабочки, со сломанных ветвей
Последние листы, кружась, слетают
Падучей вереницею теней.

Когда под утро изморозью белой
Покроются усталые леса,
Древесная душа оставит тело
И медленно взлетит на небеса.

Весь день дождило. В октябре, порой,
Такая смутная случается погода:
Все в мире мерзко нам, и в полумгле дневной
Никак не отличишь земли от небосвода.

И вдруг сквозь войлок темно-рыжих туч
Прорвется яростный, восторженно блестящий,
Уже вечерний, но еще бессмертный луч
И желтый ствол сосны зажжет в беззвучной чаще.

Когда наступит срок и ты умрешь,
И, наконец, уйдешь — туда, — ропща и плача,
Тогда узнаешь ты, что даже небо — ложь,
Что жизнь твоя была высокою удачей,

Что вот за этот желтый ствол сосны,
За этот луч — расплаты нет и быть не может,
Что сквозь небесные, безобразные сны
Тебя не перестанет жизнь тревожить.

Возьми прозрачный уголек,
С ладони на ладонь бросая осторожно.
Смотри — уже он изнемог,
Уже дышать ему почти что невозможно.

Уже покрылся пеплом он,
Как помутневший глаз свинцовой пеленою,
Уже к нему склонился сон
И окружил его прохладою ночною.

Смотри — вот он уже потух,
Вот он рассыпался и стал летучим прахом,
И тишиною озаренный слух
Внезапно поражен неотразимым страхом.

Погаснет слово, как огонь,
Оно рассыплется, как пепел — слог за слогом,
Но сохранит твоя ладонь
Воспоминанье золотистого ожога.

От слов не станет жизнь теплей:
Слова совсем беспомощны и шатки —
Они взлетят, как стая голубей,
И, покружив, вернутся на площадку.

И, неуклюжие, опять,
С печальным и чуть слышным воркованьем
В сухой траве начнут искать
Им брошенное пропитанье.

Но вот автобус заревет,
Иль резко городскую чертовщину,
Как плоским выстрелом, хлестнет
Внезапно лопнувшая шина,

И в этой жизни злая дурь
Уже внизу бездействует, и снова
Летит в отвесную лазурь
С крылатым шорохом живое слово.

Трепеща, обрывается звук
И становится белою тенью,
И в ладони протянутых рук,
Как пушинка, слетает мгновенье.

Боже мой — удержать бы, но нет —
Только память о белом касаньи,
Только тающий в воздухе след,
Не дыханье, а призрак дыханья.

Как сегодня земля хороша!
Стало небо вечернее синим,
И ложится, дрожа и дыша,
На траву — тень высокой осины.

До чего же пленительна ночь!
Разве можно весну переспорить?
Даже волнам сегодня невмочь
В серебристом струиться просторе.

Разбросав зеркала на песке,
Море ловит в утихнувшей бездне
Угасающий там, вдалеке,
Упоительный отблеск созвездий.

И такой голубой холодок
Приникает, и ластясь и нежась,
Будто воздух — не воздух, — цветок,
Излучающий лунную свежесть.

Твое дыханье — кислород,
Совсем немного — углерода.
Так сделала сама природа,
И тело так твое живет.

Обезоруживает счастье
Земное существо мое,
Когда прижму к щеке твое
Продолговатое запястье

И слушаю — едва-едва
Там жилка маленькая бьется.
Как у отверстия колодца,
Закружится не голова,

А весь я ухожу в круженье,
Весь в воздух превращаюсь я
И чувствую — я жизнь твоя,
Твое земное сновиденье.

Ты была — гимназическим балом,
Вальсом на звонком катке,
А порою ты просто бывала
Снегом в горячей руке.

Ты была — воробьиною песней,
Лужицей голубой,
Чир-чириканьем солнца прелестным,
Звоном капели ночной.

Ты была, — о, забытый учебник,
Двойка у классной доски, —
Как потом отражались волшебно
В глади речной тростники!

Ты была — торопливым закатом,
Первой, вечерней звездой,
Темно-синим грозовым раскатом,
Капелькою дождевой, —

Ведь не даром в саду, на отлете,
Издавна, из году в год,
Белой ночью в душистой дремоте
Старая липа цветет.

В воду шлепнулась лягушка
Тяжело.
Гонит золотую стружку
Гибкое весло.

Лиры медные уключин
Чуть скрипят.
На корме змеею скручен
Сохнущий канат.

Быстро крутятся воронки
За кормой.
Паутины провод тонкий
Вьется сам собой.

Отражая неба своды,
Спит река.
Опусти запястье в воду,
Прямо в облака,

Зачерпни немного неба
Ты в ладонь…
Этот день, — он был иль не был,
Но его не тронь!

Я без тебя и жить не помышляю.
Вот, говорят, на Марсе есть цветы.
Что ж из того? Быть может, есть, не знаю,
Но тех цветов ведь не касалась ты.

И если мне нельзя с тобой встречаться,
То, милая, хотел бы трогать я
Лишь то, чего порой могли касаться
Твои глаза, душа, рука твоя.

А если поселюсь я после смерти
На Марсе, там, в пространстве мировом,
То и тогда рука моя начертит
Твое лицо на камне неземном, —

И вот, — преобразится красный камень,
Ромашки вырастут, как на земле,
И станет Марсом шар земной, — над нами
Кружащийся и тающий во мгле.

Скале никак не свойственно дыханье,
И дереву не выразить себя,
Но есть, должно быть, друг мой, у тебя
Совсем особое очарованье:

Скала как будто спит, а между тем
Шершавый склон росой любви осыпан,
Летит, без ветра, с веток старой липы
Душистый рой воздушных диадем.

И эти лепестки, и эти росы
И кружатся, и вьются над тобой,
И осыпают влажной бирюзой
Извивы кос твоих темноволосых.

И где б ты ни прошла, каких камней,
Каких деревьев платьем ни коснулась, —
Глядишь — и вся природа встрепенулась
От ласки неожиданной твоей.