Николай Огарев - Стихотворения и поэмы

1854 (?)

СОН

Когда сменился день молчаньем темной ночи,

Дремота смутная мне налегла на очи,

И вижу я: на площади народ,

И слышен звон с высоких колоколен,

И юный царь торжественно грядет

В порфире и венце, сияющ и доволен;

За ним попы, бояре и полки,

Хвалебный гимн гремит, блестят штыки...

Но мною обуял внезапно гнев священный,

Я бросился к царю и дланью дерзновенной

С его главы сорвал златой венец

И бросил в прах, и растоптал на части

"Довольно! - я вскричал, - погибни наконец

Вся эта ветошь ненавистной власти!"

Пророческая мощь мою вздымала грудь,

А царь бледнел, испуганный и злобный;

В народе гул прошел громоподобный,

И, как морская зыбь, грозы почуя путь,

Растет из тишины, в которой ей дремалось,

Тысячеглавая толпа заколебалась...

1854

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

В вечернем сумраке долина

Синела тихо за ручьем,

И запах розы и ясмина

Благоухал в саду твоем;

В кустах прибережных влюбленно

Перекликались соловьи.

Я близ тебя стоял смущенный,

Томимый трепетом любви.

Уста от полноты дыханья

Остались немы и робки,

А сердце жаждало признанья,

Рука - пожатия руки.

Пусть этот сон мне жизнь сменила

Тревогой шумной пестроты;

Но память верно сохранила

И образ тихой красоты,

И сад, и вечер, и свиданье,

И негу смутную в крови,

И сердца жар и замиранье

Всю эту музыку любви.

До 1855

* * *

Тот жалок, кто под молотом судьбы

Поник - испуганный - без боя:

Достойный муж выходит из борьбы

В сияньи гордого покоя,

И вновь живет - главы не преклоня

Исполнен вдохновенной пищей;

Так золото выходит из огня

И полновеснее и чище.

До 1355

ВЕСНОЮ

Брожу я по лесу тропою каменистой;

Трепещут и блестят в ветвистой вышине

Зеленые листы под влагою росистой,

И сосен молодых дух свежий и смолистый

В весеннем воздухе отрадно веет мне;

Пчела жужжит, и ранний луч денницы

Встречают песнями ликующие птицы.

Схожу я к берегу на мшистый край стремнины,

Смотрю - внизу река клокочет и шумит,

За нею озимей спокойные равнины

С их юной зеленью... Всё нежные картины!

И столько счастливый и столько ясный вид,

Что, весело смотря на все живое,

Я чувствую в себе раздолье молодое.

<1856>

* * *

Ты сетуешь, что после долгих лет

Ты встретился с своим старинным другом,

И общего меж вами вовсе нет...

Не мучь себя ребяческим недугом!

Люби прошедшее! Его очарований

Не осуждай! Под старость грустных дней

Придется жить на дне души своей

Весенней свежестью воспоминаний.

<1856>

* * *

Проклясть бы мог свою судьбу,

Кто весь свой век, как жалкий нищий,

Вел бесконечную борьбу

Из-за куска вседневной пищи;

Кто в ветхом рубище встречал

Зимы суровые морозы,

Кто в отупеньи забывал

Пролить над милым прахом слезы.

Не слушал томно при луне

Ни шум ручья, ни звук свирели,

А ждал в печальной тишине

Пустого дня под свист метели;

Кто ликований и пиров

Не знал на жизненном просторе,

Не ведал сладкой грусти снов,

А знал одно сухое горе.

Но много сносит человек

Средь жажды жить неутолимой,

И как бы жалок ни был век

Страшит конец неотразимый!..

<1656>

* * *

Я наконец оставил город шумный,

Из душных стен я вырвался на миг;

За мною смолкнул улиц треск безумный

И вдалеке докучный говор стих,

И вот поля равниною безбрежной

В вечернем блеске дремлют безмятежно.

Люблю я вас, вечерние отливы

И с далью неба слитый край земли,

Цветок лазурный между желтой нивы

И птички песню звонкую вдали.

О, как давно уже в тиши раздольной

Я не дышал беспечно и привольно!

Мне хорошо... но отчего ж так грустно?

Душа мягка и вместе больно ей,

И сельский быт невинный, безыскусный

Меня томит, как память детских дней.

Утратилось невинности значенье,

Тоскует грудь в тяжелом умиленьи.

О, по душе прошло с тех пор так много

Гнет истины, ошибок суета,

Порок, страстей безумная тревога,

И сладкой жажды чувствовать тщета,

Рассудка власть и грозная работа,

И мелкой жизни мелкая забота.

Поля, поля! ваш мир меня объемлет,

Но кротких чувств он не приносит мне;

Как прежде, сердце в тихом сне не дремлет...

Вы мне теперь, в вечерней тишине,

Растроганность болезненную дали,

Слезу души и внутренней печали.

<1856>

<����Е.Ф.> КОРШУ

Из края бедных, битых и забитых

Я переехал в край иной

Голодных, рубищем едва покрытых

На стуже осени сырой.

И то, что помню я, и то, что вижу ныне,

Не веет отдыхом недремлющей кручине.

Я помню смрад курной избы,

Нечистой, крошечной и темной,

И жили там мои рабы.

Стоял мужик пугливо-томный,

Возилась баба у печи

И ставила пустые щи,

Ребенок в масляной шубенке,

Крича, жевал ломоть сухой,

Спала свинья близ коровенки,

Окружена своей семьей.

Стуча в окно порой обычной,

На барщину десятский звал,

Спине послушной и привычной

Без нужды розгой угрожал.

Я помню, как квартальный надзиратель,

Порядка русского блюститель и создатель,

Допрашивал о чем-то бедняка,

И кровь лилась под силой кулака,

И человек, весь в жалком беспорядке,

Испуганный, дрожал, как в лихорадке.

Я годы, годы не забыл,

Как этот вид противен был...

И после мы - друзей в беседе пылкой

О родине скорбели за бутылкой.

И вижу я: у двери кабака,

Единого приюта бедняка,

Пред мужем пьяным совершенно

Полуодетая жена

В слезах, бледна, изнурена,

Стоит коленопреклоненна

И молит, чтобы шел домой,

Чтоб ради всей щедроты неба

Сберег бы грош последний свой,

Голодным детям дал бы хлеба.

А мимо их спешит народ,

Трещат без умолку коляски,

И чувствуешь - водоворот,

Кружение бесовской пляски...

О ты, который упрекал

Мой стих за мрачность настроенья,

За байронизм, и порицал

Меня с серьезной точки зренья,

Поди сюда, серьезный человек,

Отнюдь не верующий в бедство

И уважающий наш век!

Взгляни на лик, состарившийся с детства,

На хаос жизни пристально взгляни,

И лгать не смей, а прокляни

Весь этот род болезненный и злобный

И к лучшему нисколько не способный.

1855

И<����СКАНДЕ>РУ

Die Rolweine regen die Kreislaufsorgane stark auf

[Красное вине сильно возбуждает органы кровообращения (нем.)]

(Фармакология Курта Шпренгеля)

В уныньи медленном недуга и леченья

Скучает ум, молчат уста,

И жду я с жадностью минуты исцеленья,

Конца тяжелого поста.

Удастся ль помянуть нам доблестное время

Упругих мышц и свежих сил,

Когда без устали ночей бессонных бремя

Наш бодрый возраст выносил?

До уст, взлелеянных вакхической отвагой,