Николай Огарев - Стихотворения и поэмы

Коснется ль снова, жар тая,

И мягким запахом и бархатною влагой

Вина пурпурная струя?

Садись! Достану я из-под седого слоя

Бутылку мшистую мою

И, набок наклоня, - с падучего отстоя

В стаканы бережно солью.

Но годы уж не те! И, кровь напитком жгучим

Бесплодно в жилах разогрев,

Уже мы не пойдем в волнении могучем

На праздник сладострастных дев.

Ни плечи белые, ни косы развитые,

Ни взор полуприподнятой

Уже не пробудят в нас страсти прожитые

И тела трепет молодой.

От фавна старого таятся робко девы

В зелено-свежей мгле дубров

И внемлют юношей влюбленные напевы

Сквозь шум колеблемых листов.

Боюсь, не вызвать бы, средь наших возлияний,

Перебирая жизни даль,

И горечь едкую иных воспоминаний

И современную печаль!

Не вспомнить бы людей враждующие лицы,

Их злобы грубые черты,

И их любовь, дряблей изношенной тряпицы,

Прикрытье жалкой клеветы;

Не встретить бы в веках насилий и стяжанья

Неисцелимую болезнь,

Не вспомнить бы утрат могильные преданья

И счастья смолкнувшую песнь.

Скорей - давай шутить! Пусть шутки дар

нескромный

Даст волю блесткам острых слов,

Ярко мелькающих - как искры ночью темной

Над пеплом тлеющих костров.

Да! шутка нас спасет. Ее мы за послугу

Сравним с красавицей больной,

В предсмертный час еще дарящей другу

Привет улыбки молодой.

1656

ПРЕДИСЛОВИЕ К "КОЛОКОЛУ"

Россия тягостно молчала,

Как изумленное дитя,

Когда, неистово гнетя,

Одна рука ее сжимала;

Но тот, который что есть сил

Ребенка мощного давил,

Он с тупоумием капрала

Не знал, что перед ним лежало,

И мысль его не поняла,

Какая есть в ребенке сила:

Рука ее не задушила

Сама с натуги замерла.

В годину мрака и печали,

Как люди русские молчали,

Глас вопиющего в пустыне

Один раздался на чужбине;

Звучал на почве не родной

Не ради прихоти пустой,

Не потому, что из боязни

Он укрывался бы от казни;

А потому, что здесь язык

К свободомыслию привык

И не касалася окова

До человеческого слова.

Привета с родины далекой

Дождался голос одинокой,

Теперь юней, сильнее он...

Звучит, раскачиваясь, звон,

И он гудеть не перестанет,

Пока - спугнув ночные сны

Из колыбельной тишины

Россия бодро не воспрянет

И крепко на ноги не станет,

И, непорывисто смела,

Начнет торжественно и стройно,

С сознаньем доблести спокойной,

Звонить во все колокола.

1857

ОТСТУПНИЦЕ

(Посвящено гр. Р<����остопчино>й)

Теперь идет существованье

С однообразием волны...

Но миг случайный, намеканье

И будит вновь воспоминанье

Давно утраченные сны.

Так звук внезапный воскрешает

Всю песнь забытую - и вот

Знакомый голос оживает,

Знакомый образ восстает;

Из-за туманов ночи мрачной

Восходит жизнь прошедших лет,

Облечена в полупрозрачный,

Полузадумчивый рассвет.

Все это только род вступленья,

Чтобы сказать, что как-то раз,

Тревожа тени из забвенья,

Случайно вспомнил я о вас.

Воскресло в памяти унылой

То время светлое, когда

Вы жили барышнею милой

В Москве, у Чистого пруда.

Мы были в той поре счастливой,

Где юность началась едва,

И жизнь нова, и сердце живо,

И вера в будущность жива.

Двором широким проезжая,

К крыльцу невольно торопясь,

Скакал, бывало, я - мечтая

Увижу ль вас, увижу ль вас!

Я помню... (годы миновали!)...

Вы были чудно хороши;

Черты лица у вас дышали

Всей юной прелестью души.

В те дни, когда неугомонно

Искало сердце жарких слов,

Вы мне вручили благосклонно

Тетрадь заветную стихов.

Не помню - слог стихотворений

Хорош ли, нехорош ли был,

Но их свободы гордый гений

Своим наитьем освятил.

С порывом страстного участья

Вы пели вольность, и слезой

Почтили жертвы самовластья,

Их прах казненный, но святой.

Листы тетради той заветной

Я перечитывал не раз,

И снился мне ваш лик приветный,

И блеск и живость черных глаз.

Промчалась, полная невзгоды,

От вас далеко жизнь моя;

Ваш милый образ в эти годы

Как бы в тумане помнил я.

И как-то случай свел нас снова

В поре печальной зрелых лет...

Уже хотел я молвить слово,

Сказать вам дружеский привет;

Но вы какому-то французу

Свободу поносили вслух,

И русскую хвалили музу

За подлый склад, за рабский дух.

Меня тогда вы не узнали,

И я был рад: я увидал,

Как низко вы душою пали,

И вас глубоко презирал.

Скажите - в этот вечер скучный,

Когда вернулись вы домой,

Ужель могли вы равнодушно

На ложе сна найти покой?

В тиши угрюмой ночь глухая,

Тоску и ужас навевая,

Вам не шептала ли укор,

Что вы отступница святыня,

Что вы с корыстию рабыни

Свой голос продали за вздор?

Мне жалко вас. С иною дамой

Я расквитался б эпиграммой;

Но перед вами смех молчит,

И грозно речь моя звучит:

Покайтесь грешными устами,

Покайтесь искренно, тепло,

Покайтесь с горькими слезами,

Покуда время не ушло!

Просите доблестно прощенья

В измене ветреной своей

У молодого поколенья,

У всех порядочных людей.

Давно расстроенную лиру

Наладьте вновь на чистый строй;

Покайтесь, - вам, быть может, миру

Сказать удастся стих иной,

Не тот напыщенный, жеманный,

Где дышит холод, веет тьма,

Где все для сердца чужестранно

И нестерпимо для ума;

Но тот, который, слух лаская,

Звучал вам в трепетной тиши

В те дни, когда вы, расцветая,

Так были чудно хороши.

Не бойтесь снять с себя личину

И обвинить себя самих:

Христос Марию Магдалину

Поставил выше всех святых!

И нет стыда просить прощенья,

И сердцу сладостно прощать...

И даже я на примиренье

Готов, по правде вам сказать,

И слов моих тем не ослаблю:

Я б и Клейнмихелю простил,

Когда б он девственную саблю

За бескорыстность обнажил.

1857

К <����В. А. ПАНАЕВУ>

Когда в цепи карет, готовых для движенья,

Нашли вы место наконец,

И приютились, как мудрец,

Меж девственных старух избегнув искушенья,

И взвизгнул роковой свисток

И в дальний путь вас пар увлек;

Смущен, как человек пред диким приговором,

За быстрым поездом следил я долгим взором,

Пока он скрылся - и за ним,

Помедлив, разлетелся дым;

Пустынно две бразды железные лежали,

И я пошел домой, исполненный печали...

Так вы уехали!.. А длинный разговор

Еще звучит в ушах, как дружелюбный спор;

Но обоюдные запросы и сомненья

Уныло на душе остались без решенья.

Что эти сумерки - пророчат ли рассвет?

Иль это вечер наш, и ночь идет вослед?

Что миру - жизнь иль смерть готова?

Возникнет ли живое слово?