Борис Чичибабин - Стихотворения

То ли небо, то ли море нас качают, обнимая, Обвенчав благословеньем высоты и глубины. Мы звучим в безмолвном хоре, как мелодия немая, заворожены мгновеньем, Друг во друга влюблены.

В нескончаемое утро мы плывем на лодке утлой, и хранит нас голубое, оттого что ты со мной, и, ложась зарей на лица, возникает и творится созидаемый любовью мир небесный и земной.

1989

ПЛАЧ ПО УТРАЧЕННОЙ РОДИНЕ

Судьбе не крикнешь: Чур-чура, не мне держать ответ! Что было родиной вчера, того сегодня нет.

Я плачу в мире не о той, которую не зря назвали, споря с немотой, империею зла,

но о другой, стовековой, чей звон в душе снежист, всегда грядущей, за кого мы отдавали жизнь,

С мороза душу в адский жар впихнули голышом: я с родины не уезжал за что ж ее лишен?

Какой нас дьявол ввел в соблазн и мы-то кто при нем? Но в мире нет ее пространств и нет ее времен.

Исчезла вдруг с лица земли тайком в один из дней, а мы, как надо, не смогли и попрощаться с ней.

Что больше нет ее, понять живому не дано: ведь родина - она как мать, она и мы - одно...

В ее снегах смеялась смерть с косою за плечом и, отобрав руду и нефть, поила первачом.

Ее судили стар и мал, и барды, и князья, но, проклиная, каждый знал, что без нее нельзя.

И тот, кто клял, душою креп и прозревал вину, и рад был украинский хлеб молдавскому вину.

Она глумилась надо мной, но, как вела любовь, я приезжал к себе домой в ее конец любой.

В ней были думами близки Баку и Ереван, где я вверял свои виски пахучим деревам.

Ее просторов широта была спиртов пьяней... Теперь я круглый сирота по маме и по ней.

Из века в век, из рода в род венцы ее племен Бог собирал в один народ, но божий враг силен.

И, чьи мы дочки и сыны во тьме глухих годин, того народа, той страны не стало в миг один.

При нас космический костер беспомощно потух. Мы просвистали свой простор, проматерили дух.

К нам обернулась бездной высь, и меркнет Божий свет... Мы в той отчизне родились, которой больше нет.

1992

"" ЦЕРКОВЬ В КОЛОМЕНСКОМ

Все, что мечтала услышать душа в всплеске колодезном, вылилось в возгласе: Как хороша церковь в Коломенском!

Знаешь, любимая, мы - как волхвы: в поздней обители где еще, в самом охвостье Москвы,радость увидели,

Здравствуй, царевна средь русских церквей, бронь от обидчиков! Шумные лица бездушно мертвей этих кирпичиков.

Сменой несметных ненастий и ведр дышат, как дерево. Как же ты мог, возвеличенный Петр, съехать отселева?

Пей мою кровушку, пшикай в усы зелием чертовым. То-то ты смладу от божьей красы зенки отвертывал.

Божья краса в суете не видна. С гари да с ветра я вижу: стоит над Россией одна самая светлая.

Чашу страданий испивши до дна, пальцем не двигая, вижу: стоит над Россией одна самая тихая.

Кто ее строил? Пора далека, слава растерзана... Помнишь, любимая, лес да река _ вот она, здесь она.

В милой пустыне, вдали от людей нет одиночества. Светом сочится, зари золотей, русское зодчество.

Гибли на плахе, катились на дно, звали в тоске зарю, но не умели служить заодно Богу и Кесарю...

Стань над рекою, слова лепечи, руки распахивай. Сердцу чуть слышно журчат кирпичи тихостью Баховой.

Это из злыдни, из смуты седой прадеды вынесли диво, созвучное Анне Святой в любящем Вильнюсе.

Полные света, стройны и тихи, чуда глашатаи,так вот должны воздвигаться стихи, книги и статуи.

...Грустно, любимая. Скоро конец мукам и поискам. Примем с отрадою тихий венец церковь в Коломенском.

[1973]

"" x x x

Ночью черниговской с гор араратских, шерсткой ушей доставая до неба, чад упасая от милостынь братских, скачут лошадки Бориса и Глеба.

Плачет Господь с высоты осиянной. Церкви горят золоченой известкой, Меч навострил Святополк Окаянный. Дышат убивцы за каждой березкой.

Еле касаясь камений Синая, темного бора, воздушного хлеба, беглою рысью кормильцев спасая, скачут лошадки Бориса и Глеба.

Путают путь им лукавые черти. Даль просыпается в россыпях солнца. Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти. Мук не приявший вовек не спасется.

Киев поникнет, расплещется Волга, глянет Царьград обреченно и слепо, как от кровавых очей Святополка скачут лошадки Бориса и Глеба.

Смертынька ждет их на выжженных пожнях, нет им пристанища, будет им плохо, коль не спасет их бездомный художник бражник и плужник по имени Леха.

Пусть же вершится веселое чудо, служится красками звонкая треба, в райские кущи от здешнего худа скачут лошадки Бориса и Глеба.

Бог-Вседержитель с лазоревой тверди ласково стелет под ноженьки путь им. Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти. Чад убиенных волшбою разбудим.

Ныне и присно по кручам Синая, по полю русскому в русское небо, ни колоска под собой не сминая, скачут лошадки Бориса и Глеба.

1977