Игорь Губерман - Гарики на все времена (Том 1)

Когда вседневная рутина
завьет углы, как паутина,
плесни в нее вином из кружки
и выставь хером дверь подружки.

С поры, как я из юности отчалил
и к подлинной реальности приник,
спокойное и ровное отчаянье
меня не покидает ни на миг.

Посмертной славы сладкий сок
я променял шутя
на ежедневный долгий сон
и озеро питья.

Пренебрегая слишком долго
игрой супружеского долга,
не удивляйся, что жена
с утра слегка раздражена.

В роскошных юбочках из замши
гуляют юные девчонки;
однако, никому не дамши,
не одолеть такой юбчонки.

Отливом завершается прилив,
похмельями венчаются угары,
эпоха, через кровь перевалив,
кончается, кропая мемуары.

Книга нашей жизни столь мудра,
что свихнется всякий, кто листает:
зло проистекает из добра,
а добро на зле произрастает.

Я не гожусь в друзья аскетам,
их взгляд недвижен и мертвящ,
когда под водку с винегретом
я тереблю бараний хрящ.

Он обречен, мой бедный стих,
лишь в устном чтении звучать,
свинья способностей моих
рожает только непечать.

Не хлопочи из кожи вон,
ища разгадки мироздания,
а пей с подругой самогон
на пне от дерева познания.

Пускай отправлюсь я в расход,
когда придет лихое время,
ростками смеха прорастет
мое извергнутое семя.

Стихи мои под влагу белую
читаться будут повсеместно,
пока детей не в колбе делают,
а древним способом прелестным

Тверды слова, бестрепетна рука,
но страшно то во сне, то наяву:
без отдыха и без черновика
единственную жизнь свою живу.

Для одной на свете цели
все бы средства хороши:
пепел дней, что зря сгорели,
подмести с лица души.

Сплетни, дрязги, пересуды,
слухов мутная волна;
чем изысканней сосуды,
тем гавней струя гавна.

Плыву сквозь годы сладкой лени,
спокойной радостью несомый,
что в тьму грядущих поколений
уже отправил хромосомы.

В России даже ветреные ветры,
дышавшие озоном обновления,
надули на века и километры
палачества, крушений и растления

Жизнь полна шипами и укусами,
болями и минусами грустными,
но, когда у жизни только плюсы,
вид ее становится приплюснутым

Душа засыпает послушно,
вкушая лишь то, что дают;
в России всегда было душно,
а затхлость рождает уют.

Лишенный корысти на зависть врагам,
я просто корыстно уверен:
отсутствие денег — примета к деньгам,
а лишние деньги — к потерям.

Проживая легко и приятно,
не терзаюсь я совестью в полночах,
на душе моей темные пятна
по размеру не более солнечных.

Сейчас в любом из нас так много
смешалось разных лиц и наций,
что голова, как синагога,
полна святынь и спекуляций.

Бог сутулится в облачной темени,
матерится простуженным шепотом
и стирает дыханием времени
наши дерганья опыт за опытом.

Поскольку мир — сплошной бардак,
в нем бабы ценятся везде,
искусство бабы — это как,
а ум — кому, когда и где.

Нас не мучает бессонница,
мы с рождения обучены:
все, что к худшему не клонится,
поворачивает к лучшему.

Когда бы Бог в свою обитель
меня живым прибрал к рукам,
имел бы Он путеводитель
и по небесным бардакам.

Зачем, не видя дальше конуры
и силы расточая не по средствам,
рожденные для веры и игры,
мы заняты трудом и самоедством?

Судьба, фортуна, провидение —
конечно, факт, а не химера,
но в целом жизнь — произведение
ума, характера и хера.

Восхищая страну вероломством,
соблазнясь на лимонные рощи,
уезжают евреи с потомством,
оставляя сердца и жилплощадь.

Мы брызгаем словесный кипяток,
пока поодиночке и гуртом
трамбует нас асфальтовый каток,
в чем с искренностью кается потом.

Я мироздания пирог
в патриархальном вижу духе:
над нами — власть, над нею — Бог,
над Ним — лучи, жара и мухи.

Текучка постепенных перемен
потери возмещает лишь отчасти:
в нас опытность вливается взамен
энергии, зубов, кудрей и страсти.

Сижу, работая упорно,
и грустно вижу с возмужанием:
пока идея ищет форму,
она скудеет содержанием.

Когда живешь в разгар эпохи
высоких слов и низких дел,
не оставляй на завтра крохи,
которых нынче не доел.

Фигура выкажет сама
себя под кофтой и халатом,
и при наличии ума
разумно быть мудаковатым.

У нас едва лишь Божья искра
пробьется где-то под пером,
бежит восторженно и быстро
толпа ценителей с ведром.

Судьба кидает чет и нечет
и делит жизни, как река:
кто свиньям бисер пылко мечет,
а кто — коптит окорока.

Всеведущий, следит за нами Бог,
но думаю, вокруг едва взгляну,
что все-таки и Он, конечно, мог
забыть одну отдельную страну.

Больней всего свыкаться с тем,
что чудный возраст не воротится,
когда могли любой гарем
легко спасти от безработицы.

Несладко жить в реальном мире,
где всюду рыла, хари, суки;
блажен, кто булькает на лире
и упоен, как муха в супе.

Костер любви чреват распадом,
но угли я не ворошу:
огонь, пошедший серым чадом,
я новым пламенем гашу.

Живая речь — живое чудо,
балет ума и языка,
а без нее мудрец-зануда
кошмарней даже мудака.

А если нас какая сука
начнет учить не воровать,
то улетит быстрее звука,
который будет издавать.