Игорь Верник - Брошенные тексты. Автобиографические записки

Вернулся в гримерку. Сел. Одна мысль — он меня уволит. Внутренне прощаюсь с гримеркой, с театром, с родными стенами. Еле дождался антракта, бегу к Табакову и ловлю его, когда тот подходит к своей гримерной. «Олег Павлович, можно?» Он оборачивается: «Что такое?» Смотрит строго, холодно. Я ему: «Не понимаю, как такое могло со мной случиться… Мы репетировали на Малой сцене… я потерялся во времени… простите…» У меня в глазах слезы. Он с серьезным видом слушает и вдруг хитро так улыбается, и говорит: «Да ладно, Игоряша, у меня самого такое бывало не раз. Ты, главное, в следующий раз, когда опять будем играть, приходи пораньше». И добавляет: «Если, конечно, другие дела позволят».

По иронии судьбы, в этот день телеканал «Культура» снимал видеоверсию спектакля «Кабала святош». В результате в золотом фонде коллекции театральных постановок МХАТа спектакль есть, а персонажа, маркиза де Лессака, и, соответственно меня, нет. Да простит меня Михаил Афанасьевич Булгаков, как простил Табаков.

Долгие годы я играл роль моряка-девственника Джека в спектакле «Татуированная роза» Теннесси Уильямса в постановке Романа Виктюка. Играл лет до сорока. Моими партнершами были Ира Юревич, Алена Хованская, Наташа Рогожкина.

Так вот, Юревич училась с моим старшим братом Славой на одном курсе в Школе-студии МХАТ, и была старше меня на 10 лет. Мы играли историю любви 13-летней Розы и 16-летнего Джека. К этому моменту я уже поработал в МХТ лет десять, а пришел я в театр в 22 года. Потом в спектакль ввели Алену Хованскую, и через несколько лет она забеременела, но играла в положении вплоть до восьмого месяца. В розовом коротком платьице, она дрожала в моих объятьях, когда со слезами на глазах я говорил ей, что сегодня ночью мы, наконец, впервые будем близки… Когда Хованская все-таки ушла в декрет, ее заменила Наталья Рогожкина, которая через какое-то время тоже забеременела, но, по традиции, будучи глубоко в положении, продолжала играть эту роль. Так что в театре считалось хорошей приметой, если мечтаешь о ребенке, сыграть со мной в пьесе Уильямса.

Однажды Наташа Рогожкина пропустила в расписании, что у нее вечером «Татуированная роза». Выяснилось, что ее нет в театре, когда спектакль уже начался. В это время в кулисах стояла и готовилась к своему выходу молодая актриса Лена Лемешко, которая играла в пьесе эпизод — дремучую старуху, выжившую из ума. В панике ее схватили, выдернули из нищенских лохмотьев, втиснули в короткое розовое платье, всунули ей в руки книгу с вложенным в нее текстом роли, мол, готовится к экзаменам в школе и потому все время смотрит в книгу, и вытолкнули на сцену. Первый шок испытала героиня спектакля Ирина Петровна Мирошниченко, которая, увидев незнакомую артистку, подбегающую к ней со словами: «Мама, я поймала светлячка!» от неожиданности произнесла вслух: «Кто ты?» — «Я твоя дочь, Роза» — услышала она в ответ. Зрители с любопытством наблюдали за необычными отношениями в этой семье. В антракте примчалась Рогожкина и впрыгнула в розовое платье. У Лемешко короткая стрижка, Рогожкина рыжеволосая, вообще другая. Во втором акте я продолжил играть историю любви с ней. Зрители даже бровью не повели и искренне радовались тому, что Джек и Роза все-таки будут вместе. А уж с той, которая из первого действия или из второго… так ли это важно? Главное — всепобеждающая любовь! К театру!

Режиссер Всеволод Плоткин пригласил меня на кинопробы в сериал «Время жестоких» и утвердил на роль майора Анохина. Мой герой образованный милиционер, несуетный, бескомпромиссный. С личной жизнью у него все очень неважно. Договорились с режиссером, что в кадре я не улыбаюсь. После выхода сериала мне стали говорить: «Мы не предполагали, что ты можешь быть таким…» Когда я начал сниматься в картине «Лифт», мой герой не был убийцей. Но так случилось, что через несколько дней после начала съемок один из актеров (по сюжету все герои застряли в тесном лифте) неожиданно понял, что по морально-этическим соображениям не может далее сниматься. Мы в павильоне, в замкнутом пространстве. У него начались панические атаки. Плоткин остановил съемку. После небольшого совещания сценарий претерпел незначительное изменение, а вернее, существенно поменялся. Герой этого актера незамедлительно стал жертвой, эту сцену сняли в тот же день. А мой герой из инфернального мечтателя-интеллигента со скрипкой в руках превратился в маньяка с орудием убийства в скрипичном футляре.

В солнечный августовский день на ММКФ, на ступенях перед зданием кинотеатра «Россия» Ольга Кабо познакомила меня с женщиной, от которой невозможно было оторвать глаз. «Знакомься, это Оксана Байрак, мой любимый режиссер». — «Вы режиссер? — воскликнул я. — Тогда почему же я не снимаюсь у Вас?» — «Потому, что я еще не решила, хочу я этого или нет», — расхохоталась Оксана. С этого момента начался мой самый лирический период в кино, связанный с героями историй Байрак, и самый романтический период, связанный с кинорежиссером. «Новый год в Акапулько», «Мужская интуиция», «Кардиограмма любви», «Избранница», «Позднее раскаяние».

Для «Мужской интуиции» я написал песню «Принцесса» и спел ее в кадре тогда ж, прямо на съемочной площадке. Оксана сказала мне: «Хорошо бы, чтобы ваш герой спел что-то детям на ночь». Я предложил песенку про Африку, которую написал, когда Грише было 3 года. Оксане понравилось.

Никогда я не высиживал, как курица, свои несыгранные роли в ожидании звездного часа. В том смысле, что, когда в театре или в кино не было работы, я занимался другим. Например, работал на телевидении. В разные годы я вел программы: «Рек-тайм», «Субботний вечер», «Супермодель», «Ретромания», «Утро» на Первом и ТВЦ, «Ночная жизнь городов мира».

Решение отказаться от участия в телевизионных шоу в качестве ведущего я принял, когда, наконец, начал довольно много сниматься в сериалах и кино. Вернее, я принял решение больше не вести телевизионные программы и соглашался на любые предложения в кино. Эпизод, небольшая роль, куда больше — неважно. Не очень важны были мне на тот момент и качество и уровень предлагаемого материала. Главным было переломить стереотип восприятия меня как телеведущего. Мне хотелось влезть в голову каждому продюсеру, режиссеру, кричать им: «Придите в театр, в МХТ, посмотрите на мои актерские работы. Хватит оборачивать меня, как сладкую конфету, в глянцевую фольгу с надписью „шоумен“». Поначалу мне нравилось, когда меня так называли, позже я стал воспринимать это как приговор.