Сергей Коняшин - Бригантина в песках

А сама ты мне не позвонишь. А сама ты мне не позвонишь.

Мне бы лечь и укутаться сном,

Никого в этом сне не любя.

А я, глупый, листаю альбом

И подолгу смотрю на тебя.

И зачем я листаю альбом? И зачем я листаю альбом?

И зачем я смотрю на тебя? И зачем я смотрю на тебя?

Гаснет яркий спасительный свет.

Силуэты сбегают во тьму.

И теперь на одной из планет

Оставаться совсем не к чему.

Ведь теперь на одной из планет Ведь теперь на одной из планет

Без любви не прожить одному. Без любви не прожить одному.

19 апреля 2005 г.

Москва

Я давно не оценивал трезво,

Чем живу я и кто я таков,

Задыхаясь от приторной безво-

здушности злых городов. здушности злых городов.

Желтизна ровных стен, как лифофа 21 21 Лифофа – покрывало, в которое заворачивается покойник у мусульман. , –

И хоть Бога, хоть чёрта зови –

Грубо кутает в стылую офа-

льшивленность лживой любви. льшивленность лживой любви.

С ней немногим смириться легко без

Лицемерных речей, и свинец

Заполняет под плеврами обез-

душенность слабых сердец. душенность слабых сердец.

Но тем сердцем ни пригоршни снега

Не растопишь, чтоб стало теплей

В подлых хитросплетениях мега-

полисных шумных огней. полисных шумных огней.

Там, где наглость считают отвагой,

Не случится отважным быть мне.

И тем лучше – поскольку здесь благо-

родство не в высшей цене. родство не в высшей цене.

13 июня 2005 г.

Москва

Наше судно море разрезало

Пенною кильватерной струёй.

Волны колотились в борт устало.

Чайки вились низко над кормой.

Берега в тумане растворялись,

Но, как будто шторму вопреки,

Над морским простором заострялись

Куполами в небо Соловки.

16 июля 2005 г.

т/х «Василий Косяков»,

Белое море

Каждый шаг – наугад.

Каждый пень – как капкан.

В рёбра давит приклад.

Тело вздулось от ран.

Лес сомкнулся стеной.

И ни зги не видать.

А кто следом за мной,

Не могу угадать.

Там за левым плечом –

То ли друг, то ли враг,

То ли как-то ещё,

Только как-то не так.

Он идёт и молчит,

Мне в затылок глядя.

Его сердце стучит

Громче, чем у меня.

Если спросит – не то.

И не в такт подпоёт.

А случись со мной что,

Он мой труп обойдёт.

Мысли путает бред.

А за правым плечом

Кто-то дышит мне вслед

Тяжело, горячо.

Отстаёт от меня

На четыре шага,

И, как пламя огня,

Её поступь легка.

Мне на слух по шагам

Не понять, кто она.

Не подруга врагам,

Но и мне не жена.

Она может предать,

Если я упаду.

И не будет рыдать,

Если я не дойду.

Средь людей одинок,

Я бреду через лес.

Надо мной потолок

Светло-синих небес.

Полусумрак лесной

Окружает меня.

И идут вслед за мной –

Не враги, не друзья.

4 августа 2005 г.

Новороссийск

Пиратский бриг захлёбывался течью.

И, пригвождённый шпагою к бревну,

Их капитан, разорванный картечью,

Руками гладил пенную волну.

Он час назад услышал с полубака

Надсадный залп с фрегата короля

И усмехнулся: этим ли собакам

Пугать пиратов пушкой с корабля?!

Он матерился весело и смачно.

И приказал разрезать такелаж,

Чтоб намотать концы его на мачты.

И крикнул: «Будем брать на абордаж!»

К чертям молитв пустое боголепье!

Корсару путь закрыт на небеса.

И ядра, крепко спаянные цепью,

Крошили мачты, рвали паруса.

И на канатах загнанные люди

Неслись с ножами в выбитых зубах

На борт, где сталь проваливалась в груди

По рукоять в израненных руках.

Не видели ни яростней, ни злее

Сражения ни Бог, ни даже чёрт,

И кровь, перехлестнувшись через леер,

Густой струёй стекала на фальшборт.

Отсюда сотни миль к ближайшей суше.

Живым уйдёшь ты сам или твой враг.

Хрипя, из тел вываливались души

И развевали ветром чёрный флаг.

Жаль, капитан не видел той атаки

И не узнал, что их корабль – наш!

Не страшно, что убит он в этой драке.

Ведь он успел сказать: «На абордаж!..»

22 августа 2005 г.

Москва

Сколько боли и слёз, сколько крови!

И стекает за шиворот пот.

К переносице сдвинуты брови,

И раскрыт в изумлении рот.

Символ нашего злого разгрома –

След немецких стальных сапожищ

На руинах отцовского дома,

В чёрной саже родных пепелищ.

Здесь вопрос не стоял: или-или.

За мужчинами вслед, взяв штыки,

Если надо, на фронт уходили

Дети, женщины и старики.

Кто-то думал, мы станем рабами,

И победа достанется им.

А мы знали, что будет за нами,

И мы верили, что победим.

7 сентября 2005 г.

Москва

Огонь упруго хлещет по рукам.

Сам сатана, поднявшийся из ада,

Ни на минуту всем своим кругам

Не предпочтёт развалин Сталинграда.

Не соскользнуть с прицелов снайперов.

Они, как на охоту, шли за нами.

И отпечатки наших сапогов

Сбиваются чужими сапогами.

Мы одурело лезем на врагов

И в окровавленных сугробах умираем.

В мерзлотном смраде волжских берегов

Похоже, что и ад бывает раем.

За Волгой есть другие города.

Мы жён и матерей туда уводим.

А нам самим за Волгу – никогда!

Мы умираем. Но мы не уходим…

10 ноября 2005 г.

Москва

Лазурь небес бьёт в глаз – не в бровь.

Как снайпер, бьёт.

Сиропом вязнет в жилах кровь

И не течёт.

Вокруг полощется седой

Морской простор.

И пот солёный ледяной

Течёт из пор.

Упрямо смотрят моряки

На горизонт:

Когда идёшь на Соловки –

Почти на фронт.

И даже, кто слабы, стары,

Должны принять

Такие правила игры

И выполнять.

Когда появится вдали

Из-под воды

Полоска северной земли,

Увидишь ты,

Как по суровому кремлю

Струится свет.

И, может быть, что и в раю

Такого нет.

12 ноября 2005 г.

Москва

Я сегодня предал своё чувство.

Я сегодня подло поступил.

Чтобы мне сегодня было пусто,

Даже если вправду я любил!

Это было очень недостойно.

Это было вроде бы смешно.

Я сказал негромко и спокойно,

Что мне будет, в общем, всё равно.

Её губы что-то прошептали

В ледяной вечерней тишине.

А потом друзья мне рассказали,

Как она рыдала обо мне.

Я, похоже, сделан из картона.

Мне не научиться так любить.

Я сжимаю трубку телефона,

Так и не решаясь позвонить.

13 ноября 2005 г.

Москва

Застонали и жалобно взвыли

Те, кто был добровольно клеймён.