Василий Галас - ГАЛАС. Избранное

Шёл мужчина. Крепок телом.
Даром – мужественный вид:
то ли выл он, то ли пел он,
то ли плакал он навзрыд…

День какой такой утраты
у мужчины? – не понять.
Осенило – день зарплаты:
обманули —
что тут знать…
Ноют руки. Ноют плечи.
В теле – слабости озноб.
О законе – нет и речи.
Не рабочий он – холоп.
Шиш за целый месяц муки
получив, – в который раз, —
шёл глава семьи.
Он руки
отвести не смел от глаз:
чтобы люди не видали
слёз его скупых мужских.
Он спешил: ведь дома ждали —
голод – денег хоть каких…

Шёл мужчина. Крепок телом.
К чёрту – мужественный вид:
то ли выл он, то ли пел он,
то ли плакал он навзрыд.

На горе косарь с косою.
Захирел, ослаб. Траву
режет строчкою косою —
измождённый наяву.
Заприметив селянина —
сердцем вздрогнул и душой:
истерзалась полонина
нынче кривдою большой.
И в селе недоеданье.
Речи нету о деньгах.
Селянин обложен данью,
в потрясениях, в долгах…
…Кое-как трава ложится.
Косаря нет прежних сил.
Но на отдых не решится —
словно кто б его просил.
Так и есть.
Вот – хвост виляет,
два рога в пятнистом лбу.
Взгляд коровы умоляет
бедняка вести косьбу.
Тот работать перестанет —
вовсе в дом войдёт беда:
молока едва не станет —
напрочь кончится еда.
С человеческими схожи —
хоть коровьи – те зрачки.
И корове ясно тоже —
как страдают бедняки…

На работу лишь родители ушли —
Таня с Петей поиграть к реке пришли.
Видно – Таня мяч кидала высоко:
он возьми – да и в реку… Где глубоко.
Что же делать-то, бежать – за кем, куда?..
Плачет Таня, куксит Петя. Вот беда!..
Их завидя, тороплюсь я мяч спасти:
может запросто водою унести…
И останутся ребята без мяча.
Накричит суровый папа сгоряча.
Это ж новый скоро точно не купить:
новый мячик – ползарплаты «утопить»…
А зарплата у отца-то – с гулькин нос.
Получить её – какой ещё вопрос!..
Малых чисел разнесчастные ноли —
та подачка. Как отец её дели?..
Рвётся болью сердце папы на куски.
Нужно Петеньке костюм, ещё – носки.
Тапки – маме (ходит в доме босиком).
Вот, и сам – в туфлях с щербатым каблуком.
Овощей и хлеба нужно на семью.
Да запить бы нищету чайком свою.
За квартиру заплатить – нужда. За свет.
И за газ… Глядишь – зарплаты-то и нет…
Разуваюсь, и штанины подверну.
Беглеца – на что надеялся? – верну.
Догоняю по реке уплывший мяч.
Вот он, вот…
– Ты только, Танечка, не плачь! —
…Это раньше было… горе – не беда.
А теперь – река наделала б вреда,
не нарочно, заигравшись тем мячом.
РАЗВЕ ВЕДОМО РЕКЕ —
МЯЧИ ПОЧЁМ…

Из Италии, сияя,
он спешил, издалека, —
год батрачил там, —
не зная,
сколь судьба его горька…

Дни и ночи на чужбине
он считал и торопил,
и привёз, бедняга, ныне
всё что в Риме накопил.
Верил: дому станет легче,
оживёт его семья.
В предвкушеньи
скорой встречи —
нёсся голову сломя.

…Он успел открыть калитку,
на порог ступить едва,
и упал – от чувств избытка.
Голосит над ним вдова,
не таясь рыдают дети
от разлуки без конца:
нет теперь на этом свете
Бога, Мужа и Отца.
Он в Италии батрачил —
чтоб от смерти их спасти:
в ихнем крае – жизнь собачья,
вовсе люди – не в чести.
Эти земли – горя ставка,
и навек добра не жди:
неподкупная удавка
захлестнулась на груди…
От беды – спасенья нету.
Побивается народ.
Сколько их ещё по свету —
горемык таких – умрёт…

Бордюром проехалась шина —
в наскок одолев тротуар.
Носилки глотнула машина —
едва их втолкнул санитар…
И «скорая помощь» рванула
по темени синей звездой.
Никак темнота не уснула,
чужою кручинясь бедой.
Пил кто-то волнения слёзы,
о ближнем молился иной…
Накапав снотворного дозы —
всех дождь убаюкал ночной.

Ночь. Палата. Бледный свет.
Здесь для тех жилище —