Лев Мак - Эпоха любви

Мумии вождей съедает моль.
Моль отомстит за всех.

7.

Все заклинают поэзию
Держаться в стороне от политики,
Как будто между добром и злом
Уже поставлен знак равенства…

ТЫ НАВОДИШЬ ЗЕРКАЛЬЦЕ, А ОНИ РУЖЬЯ.

Курицы под шелковицей, суета, разговоры,
Лепные бра, ангелы, канделябры,
Запахи жарения, холодильники и кроссворды,
Вдыхание ванильной пыли, высасывание помидор,

Коварное обилие товаров, возможность путешествий,
алчность жен…
Чего не может сожрать саранча?…
Месть или сплетня? булава или булавка?
От судорог, от тика – люминал.

8.

Любовь!
Это было осенью, в сентябре.
Это крикнул петух, похожий на пол сказочного коня.

Сосед по скамейке вынет вставную челюсть,
Протрет носовым платком.
Она уткнется в твое плечо, и спрячется от собак.
Губы ее, как губы монашки, алы.

В ТВОЕЙ ЛЮБВИ – ДУБЛЕНЬЕ КОЖ.
В ЕЕ – ВЯЗАНИЕ КРУЖЕВ.
КАК ТЕБЕ ЛЮБ ЗОЛОТОЙ И РОБКИЙ НАРОДЕЦ ЕЕ ВОЛОС!

Гетто ласк поспешных, шорохов, утешений.
Комнатушка в предместье, за стенкой живет полковник!..
Мы лишние в этом мире, не дыши так, услышат!..

О, Любовь! Трубный крик,
Заклинанье надежд, утоление жажды, —
Две слепые оглохшие ноты в гигантском аккорде
Извергающей жирную пену из рога!
Кто трубит? Для чего призывает на помощь?
Молчанье.

Ты счастлив. Ты слеп. Ты ничего не заметишь.
Упадает звезда на источники вод.
Там, в дальних небесах, копится гром.

Нахмурены брови заик.
От морозов осыпались зеркала.

Твоей любимой двадцать четыре.
Она умирает от меланомы.

9.

Розы, которые ты принес в январе,
Отец ее вставит в кувшин с водой.
Мачеха бросит в цветы аспирин.

Твоей любимой двадцать четыре.
Ноги ее в коленях связаны лентой.
Фельдшер шприцует живот формалином.

Уже не похожие на твои поцелуи,
Темные пятна ползут по белому телу.

Теперь ее не спеша лобзает
Смерть, – грязнейшая из лесбиянок.

Теперь ее на носилки валят
Две кладбищенские приживалки.

Тонкие руки ее свисают. Так с веревок
Мокрые шелковые чулки.

III. ВЕЧЕР

1.

Гнилые дворы,
Мокнут псы под дождем,
Ограды и провода.

Чья-то нужда,
Чью-то тоска и скорбь,
Чья-то неправота.

Здравствуй, предместье,
Раздвинь занавеску
Высунь ладонь под дождь.

Здравствуй, предсмертье, —
Скоро сочтемся:
Долго ли – Дом, Долг?

Долго ли – Дар Божий?
Долго ли, странник, Кров?

Господи, как невесомы
Руки твои, любовь!

Здравствуй, предместье,
Подставь поцелую
Заспанное лицо.

Здравствуй, предсмертье.
Скоро я легок
Как выпитое яйцо.

2.

Там, куда никому никогда не вернуться.
Там, куда летит в эмиграцию птица,
Неся на спине гнездо с охрипшим от страха птенцом, —

В твердой, острой, незыблемой точке падения мира,
Где покоится локоть уснувшего в ярости Бога,
Где Времени нет, где каждый миг наступает
Новый неудостоверенный день.

БУДУЩЕМУ НЕ БЫВАТЬ – С НАМИ БУДЕТ БЫЛОЕ.

Наша жизнь не имеет
Права иметь результаты. Сумма наших страданий
Значит не более, чем снегопад или сосновая шишка.
Задолго до смерти
Мы становимся частью забытого всеми пейзажа.
Нашему брату, —
Я говорю о двуногих, двужильных, умеющих
сплюнуть сквозь зубы, —
Праведных судей не встретить не только при жизни.

3.

Пляшет хорек под куриным, насестом.
Пролетает сорока с улиткой в клюве.
Свиньи хрюкают, обнюхивают падаль.
Пушистеют хвосты у лис.

Слова твои – слюдяные стрекозы —
Сидят на могильных камнях.

Дай жизни быть, а смерти умереть.
Перестань надеяться, живи!..

Степь. Над степью небо, плоское, как степь.
Потерпи. Станет тише, когда выпадет снег.

4.

И вот он, вот он, – приход Его, свист, холод —
Какой-то отсвет, вмешательство рук чьих-то!
Кто ты, о Боже? Садист? Судия? Мститель?
Любознательный мальчик, щекочущий муравейник?..

Разве тебе не теплее, если мы мерзнем?
Не веселей, не потешней, если нам страшно?
Или Кто-то стоит, издеваясь, и над тобою,
и ты стремишься
Нашей жертвенной мукой от гнева Его заслониться?..

5.

Данте ошибся: Нерон ревновал к Джугашвили.

Связь времен распадается раньше, чем тело.
В который раз Йорик
Поднимает из ямы свой собственный череп.
В кустах иммортелей
Каин-младенец играет с малюткою Смертью.

Бьют часы, снова кружатся куклы на крышке шарманки.
Сладкопевец Орфей оскоплен патриотками,
лира замарана кровью.
Мандельштам хитроумный,
победитель сирен и циклопов, зарезан пигмеем.
Пенелопа-Надежда его не забыла и ткет ему славу.

Царь Александр Великий,
Сладкий, умерший от дизентерии,
Спит в саркофаге, наполненном медом.

Евреи
Строят Храм, распевают псалмы, выбирают
Между мною и Бродским.

Из разрушенной Трои
Эней-эмигрант отплывает к филистимлянам.

В тучах
Стонет Дедал, папаша Икара, изобретатель
Интуриста, серпа, молотка и столярного клея.

6.

Встань, школяр, опьяненный душою! Звезды
Ткут тебе золотую прозрачную упряжь, – небо
Освещает дорогу, ведущую к смерти и славе.

7.

Кто опыляет ночные цветы? Кто копошится
В их черных тычинках?
Могучая церковь
Умирает, как Лазарь, с мечтою о чуде.
Дважды рожденный,
Воскреснувший дважды, смердит во второй раз.

Мужи науки, —
Средоточье агрессии, бодрости и оптимизма, —
Беременны роботом, страстно рожают
Матку-Пандору из нержавеющей стали.

Искусство
Ходит за сексом, как грач за плугом.

Казнь божества – обыденная драма.
Ненависть к Богу? – комплекс Эдипа у атеистов.

8.

Солодом и хмелем станет пиво,
Хлеб – мукой и дрожжами… Лишь ты, —
Бедный прах, проколотый травою,
Пятый год кормящий муравейник, —