Михаил Кукулевич - Просто жизнь. Стихи. Воспоминания

Фонарь за окном освещает сырую листву,
Мёртвую. Это ноябрь, а с ним не поспоришь.
Ручка не хочет скользить по пустому листу.
Горе!
Горе тому, кто за лето тепла не скопил.
Как же теперь ему в сырости, холоде, мраке?
По сердцу прямо проходит железный распил
Воем собаки.
Свист электрички зовёт: поскорей уезжай!
Лишнее брось, ничего тебе не пригодится,
Чтоб тебе душу не съела осенняя ржавь,
Чтобы не сниться
Этому дому и прочим подобным домам
В этой округе и прочих подобных округах,
Чтобы тебя не вконец заморочила вьюга.
Страх!
Жить и не помнить, что ты уже умер давно,
Что ни привета давно от тебя, ни ответа,
Что всё равно тебе, ну совершенно равно,
Что там за окнами.
Лето?

Простите меня, я не выдержал гонки:
От громкого шума болят перепонки,
От яркого света слезятся глаза.
Ни против, ни за
Такой суеты, а забиться бы в щёлку
Души своей тихой и там помолчать.
Я думаю, было бы более толку,
Чем вместе со всеми бежать и кричать.
Что нынче волнует, что кажется людям?
Что нынче им СМИ приготовят на блюде,
Какую такую еду?
С ума, что ли, все посходили на свете,
Попали в какие-то страшные сети
Себе на беду?
Забыли, что мир, как и прежде, прекрасен,
Что светят нам звёзды, их свет не напрасен.
Синичка на ветке поёт.
И чуда по-прежнему ждёт.

Свист электрички одинокий,
Даль заоконная бела.
Какие новости, сорока,
Ты на хвосте мне принесла?

Ведь я, пожалуй, ниоткуда
Не жду сегодня новостей,
Хотя всё ближе, ближе чудо
Рождественских весёлых дней.

И чёрно-белая раскраска,
И стрёкот осторожный твой
Напоминают: скоро сказка!
Она – за снежной пеленой.

Серое небо. Сырые дожди.
Пёрышком ветви рисуй, как японцы.
Выпито лето до самого донца.
Жди.
Жди, сам не зная чего и зачем,
Просто процесс ожиданьем зовётся,
В сердце тупая игла повернётся.
Чем,
Чем ты, скажи, оправдаешь печаль
Этих ко сну отходящих деревьев?
Птичьи давно отзвенели кочевья,
Жаль.
Жаль, не увижу я их до весны,
А до неё ещё надо добраться,
Надо хотя бы во сне постараться…
Ох, эти сны!

Часы неровными усами
Шевелят, но не ходят вспять.
Когда стихи приходят сами,
Их остаётся записать

Или запомнить. Впрочем, память
Как раз и может изменить,
Когда листвы осенней заметь
Порвёт натянутую нить

Мгновений, сухо шелестящих
У побелевшего виска:
Не в прошлом ты, не в настоящем,
Но ведь не в будущем пока.

И где ты, что ты? Постоянства
Не держит твой усталый вид.
И только сквознячок пространства
Край занавески шевелит.

Чувства искать там, где его нет и не может быть,
Там, где и смысл нам бывает найти непросто.
Пора моей музе уставшей немного притормозить,
Не повторять одно и то же на дню раз по сто.

Дело ведь не в том, много сказано или мало,
Важно лишь то, как сказано и о чём.
А что такого особенного можешь ты знать, усталый,
Чего не знает кто-нибудь о любом другом?

Вот, например, облака – летят, создают настроение.
Хочется, не отрываясь, смотреть на них и смотреть.
Но ведь воздушные замки – непрочное построение:
Ветер сильнее дунет – и может их вмиг стереть.

Ах, эфемерность, хрупкость всякой жизни отдельной…
Мне, реаниматологу, этого ли не знать?!
Хотя если что и спасает от этой тоски смертельной,
То только лишь стиховая, ритмическая благодать.

Стихи живут постфактум, то есть в прошлом:
Пока их пишешь, прошлое пришло.
И если содержание не пошло,
Как гипсовое девушки весло,
Оно и в будущем найдёт себе местечко,
Ведь не всегда ж нам танцевать от печки,
Корнями славно наше ремесло.
Стихи, стихи, вы скан ушедшей жизни,
Её печаль, несбывшиеся сны.
А мы опять упрямо ждём весны,
О прошлой вспоминая, как о тризне.
А жизнь летит стремительно вперёд,
Я строчками за ней не поспеваю.
«Куда же ты? Замедли свой полёт!»
Крылами машет и не отвечает.

А божия коровка ползёт цветком жасмина,
Вот доползёт до края и в небо улетит.
Красавица такая, пред Богом неповинна,
Вот потому летает, а Он её хранит.

А я такой тяжёлый, тяжёлый, неуклюжий,
Бреду себе по лужам, а в небо не лечу.
А ведь хочу, конечно, взмахнуть – и прямо в небо,
Но мне полёт свободный, увы, не по плечу.

А божия коровка жужжит под самым носом,
Как будто не коровка, а целый вертолёт.
«Как ты летишь?!» – кричу я, но не нужны вопросы
Там, где нужны сноровка и вера в свой полёт.

А на моём компьютере питерская заставка:
Крепости Петропавловской очень подробный вид.
На фото людишки движутся, стелется мелко травка,
Труба крепостной котельной низкое небо коптит.

Ведь Петропавловка эта – просто тюрьма, и только,
Сколько сломанных судеб здесь обрели постой.
Но нам теперь не до этого, хоть это порой и горько –
Лечимся мы сегодня каменной красотой.

В двенадцать бабахнет пушка, песню споют куранты,
Ширь акватории невской долгий загасит звук.
И у дверей Эрмитажа тихо вздохнут атланты,
Выпустив на мгновенье небо из крепких рук.

Но, спохватившись, тут же крепко сомкнут ладони.
Как же можно расслабиться, если ты на посту?
Не беспокойтесь, питерцы, небо они не уронят,
Вечное это небо, смотрящее в пустоту.

Волна касается гранита
И оставляет влажный след.
И тишина кругом разлита,
А темноты – и вовсе нет.

И Питер – сонная тетеря,
И хочет и не может спать.
Давай бессоннице поверим,
Пойдём по городу гулять!

И по медлительным каналам,
И вдоль стремительной Невы,
По островам – всё будет мало
Для сердца и для головы.

И завершим свою прогулку
Не на асфальте площадей,
А в старом, тихом переулке,
Средь шелестящих тополей.

В этой жизни всё кончается:
И плохое, и хорошее.
За окошком снег качается
В бесконечности дурной.
За окошком снег качается,
Утро всё не начинается,
Замело следы порошею,
Не отыщешь их весной.