Виктор Брюховецкий - Судьбы суровый матерьял…

Стучат, и стучат, и стихают вдали…
Пора петушиная – ночь на исходе.
И гром затихает. Наверно, подходят.
И дождь прекратился. Наверно, пришли.

Хорошо живу. Люто, молодо!
Мне бы кучера.
В черном!
Воланда!
Чтобы мог я на всем скаку
Глянуть сверху вниз на реку,
На Казанский собор, на Спас,
Где увидел бы без прикрас
Этот город в прожилках вен
С тайной жутких своих дворов,
Где когда-то средь серых стен
Тосковал я – найти бы кров;
Где, сработанное хитро,
Привечало меня метро
Не за деньги и не «за так» —
За пятак!
Я бросал пятак,
И проваливался туда,
Где зимой тепло без пальто,
Где везли меня поезда
И не спрашивали – ты кто?..

Дышит город зноем и покоем.
Каменно и душно. Не вздохнуть.
Я здесь проживаю не изгоем —
Должником. Пора бы и вернуть.
Много разрешил он мне когда-то!
Тайну этих скверов, площадей
Раскрывал… хотя и скуповато.
Город… город…
Скопище людей.
И не то, чтоб это всё прельщало,
Перевоплощало и звало —
Никаких наград не обещало,
За собою в пропасть не влекло.
Но пошел же. Сунул в петлю бошку.
Мерил свои версты, гать гатил,
Поначалу думал – понарошку,
Оказалось, жизнью заплатил.
Еду ли в метро, стою на Невском,
Слово подбираю ли, строку,
Чувствую себя всегда довеском,
Щепкою приколотым к куску.

В граде Питере в сумерках снег невесом,
И пушист, если очень искрят провода.
В граде Питере ходит народ колесом
Из трамвая в метро, из метро хоть куда.

Эскалатор неспешно везет и везет.
Ну, и как поспешишь?
И никто не спешит…
Я считаю, что мне в этой жизни везет,
Потому что я к Питеру-граду пришит

Крепкой дратвою, той, что сшивают гужи,
Чтобы труд – для души,
Чтоб дороги – легки,
Чтобы сшивки хватило на всю эту жизнь
До победного дня, до последней реки.

Я люблю этот город и сумерки тож,
Кровь его светофоров и тайны дворов,
И Казанский – за то, что на хана похож,
И знобящую сырость балтийских ветров.

И куда б я ни шел, и о чем бы ни пел,
Возвращаюсь к нему: до чего же хорош!
Как же сильно когда-то пред ним оробел
Я, обутый в литую резину калош.

Но помог он мне, выварил в горьком соку.
Напитал мои вены добром. На века!
Чтоб я помнил о том и берег.
Берегу!
А иначе, откуда бы эта строка?

А иначе, откуда бы дом и семья,
И жена по душе, и дите по уму,
А иначе с чего бы спокоен был я,
Всем нутром ощущая грядущую тьму?

Тертый, ломаный, увечный,
Цену знающий беде,
Налегке тропою млечной
Я иду к своей звезде.

Надо мною черный космос,
Подо мною пустота,
Позади пшеничный колос
Возле свежего креста.

Ни уздечки, ни трамвая,
Ни печалей, ни обид,
Лишь дорожка неземная
Звездным гравием скрипит.

Вот и всё, и вся недолга,
Был Алей, Чарыш и Волга,
Город каменный, Нева,
И слова… слова… слова…

Босиком, в одной рубахе
Вышел из дверей…
Мне – что ямб, что амфибрахий —
Всё одно – хорей.

Я шныряю в огороде,
Огурцы жую.
Между грядок дева бродит.
В сторону мою

Не глядит. Не замечает.
С дудочкой в руке —
То подсолнух покачает,
То шмеля в цветке.

Плети трогает руками.
Полет повитель…
Что за дива?
Кто такая?
Для чего свирель?

Я в поэзию крался, как волк изо рва,
Я, как всякий крестьянин был хитр и напорист,
Я в кули засыпал золотые слова
И грузил на подводу свою – не на поезд,

Потому что отец говорил: «Не спеши!
Паровозом быстрей, лошадями надежней:
Перекроют пути – заворачивай пожней,
А достанут и там, можно срезать гужи.

А верхом!.. Только, главное, лошадь не бей,
Слабины не давай и не рви удилами…
Говорят, что бывают еще и с крылами,
Повезет на такую – садись, не робей».

Ой, батяня, спасибо за добрый совет!
Я гнедую свою понукаю проселком —
То по краю реки, то березовым колком,
То въезжаю во тьму, то в белесый рассвет…

Заночую, как Бог, посредине страны —
Сны ко мне подойдут и неслышно обступят…
А товар мой на рынке, наверное, купят,
Торговаться не стану, отдам в полцены.

Хоть и хитр, но отдам, потому что у нас,
Где я вырос, такие в полях черноземы!
Уродится еще! А пахать я горазд,
Как и спать под скирдою из свежей соломы.

Это было давно. Я не помню – когда.
Только помню – в реке отстоялась вода
От разгула весны, и в осколок пруда
Волоокой коровой смотрела звезда.

Ей-то что этот пруд? Не пойму, не пойму!
И зачем это мне?.. Я накинул суму
И с порога – в овраг, а, вернее, во тьму,
И – в огромную жизнь, как в большую тюрьму.

– Принимай, вертухай, да позорче следи!
Вишь, с сумой, значит, хочет далеко идти…
– Никуда не уйдет! Жуткий мрак впереди!
– Но ведь прямо идет! Может, свечка в груди?..

И скрутили меня. Я хриплю и мычу.
Отворили ребро и забрали свечу.
Но… явилась звезда! Я иду по лучу
И над тем вертухаем не зло хохочу.

Он-то думает: я – без свечи, как с бедой.
Он-то думает: я – за питьем и едой.
И не знает чудак, что иду за звездой
В ту страну, где есть реки с живою водой.

Не в том беда, что счастьем обнесли,
А в том, что мне
Всё чудится и мнится
Покрытый ковылями край земли,
И над землей кружащаяся птица.

Не тот ли это беркут, что давно
На камни черствые просевшего дувала
В рассветный час, когда еще темно,
Когда еще рассвета покрывало

Чуть поднято, упал с небес. Горбат!
Он был суров, а я был очень молод,
Я был дитя, я был не виноват,
Что по степи ходил в то время голод…

Меня отец от птицы защитил.
А беркут мне на жизнь мою оставил
Свое перо, чтоб я писал и правил,
И к солнцу поднимался, и кружил.

Уронил мне беркут перо
Маховое, самое то.
Я принял его как добро,
Чем еще не владел никто.