Рим Юсупов - Последний классик. Роман в стихах. Том первый

31
Порой на дрожках беговых
С отцом своим, он ездил в поле.
Трудились там крестьяне, их
Тяжёлый труд, Иван запомнил.
Когда пахали поле, шли
Они по борозде, качаясь,
Держа соху и в срез земли,
Порой невольно отступаясь.
И приноравливая шаг
К коню старались неизменно
Поддерживать рабочий такт
Коня и собственного тела.
Не позволяя, чтобы конь
Случайно, не перетрудился.
Чтоб силы сохранились в нём —
Не о себе крестьянин мыслил.
Жалел скотину он, нельзя
К ней относиться беззаботно.
А конь, скосив к земле глаза,
Тянул соху, фырча, от пота.
32
Ах, конь, конечно, неохота
Тебе тащит соху и плуг!
Там, где-то, воля и свобода,
А здесь тяжёлый, долгий труд.
Там резвость ног, степей приволье.
Здесь тяжесть тела, хруст костей.
Здесь запах пота, привкус соли
И нескончаемая степь.
Её до вечера, всю нужно
Как следует, перепахать.
И конь идёт, как прежде, тужась,
И тяжело ему дышать.
Конь или лошадь, всё едино,
Всех отягчает этот труд.
Как будто бы, неотделимы,
Крестьянин, конь, соха и плуг.
Конь и крестьянин свои силы
Теряли часто тут и там.
Такое время жизни было,
Когда рос мальчиком Иван.

33
Он видел, как пололи просо
Или картошку в летних днях
Крестьянки в разных платьях пёстрых,
Кто босиком, а кто в лаптях.
Они шутили и смеялись
И пели звонко и легко
Те песни, то земли касались,
То ввысь взлетали высоко.
С волнением их Ваня слушал,
Запоминая наизусть
Облагораживая душу
Рожденьем ярких светлых чувств.
И исчезали все сомненья
И расцветала радость в нём.
И позже, в трудные мгновенья,
К тем песням возвращался он.
Часами мог он любоваться,
Как люди убирают рожь,
При этом ощущали счастье
И взрослые, и молодёжь.
34
И все шутили и смеялись.
Стоял над полем дух ржаной.
В стога снопы все собирались —
Их увозили на гумно.
Полны крестьянские телеги.
Фырча, их лошади везут.
Без перерыва до обеда
Крестьяне рожь на поле жнут.
В снопы их быстро вяжут, бабы,
Словно детей, к себе прижав.
Не лёгок труд, но люди рады
Собрать богатый урожай.
И зной, и пыль им не помеха,
Лишь только б, не было дождей.
Под быстрый говор, взрывы смеха
Идёт работа веселей.
Веселье это, заряжает
Ивана – счастлив нынче он.
Людская бодрость та, живая,
Лекарством остаётся в нём.

35
Душа Ивана не ленилась,
Стараясь новый мир познать.
Она невидимо стремилась
Смысл новых дней предугадать.
И вовсе даже не случайно
Его желаньям смело вняв,
Земли неведомые тайны,
Неслышно превращала в явь.
Старалась память аккуратно,
Всё, что он видел, сохранить.
Давно он знал уж, старших братьев,
Давно сумел их полюбить.
Но, он их видел слишком редко.
Учились в городе они
И приезжали только летом,
Или на праздники зимы.
И Юлий брат и брат Евгений
Весельем наполняли дом.
Непродолжительное время
С братьями видясь, счастлив он.
36
Но больше был он рядом с Машей.
Свою сестричку он любил.
Поскольку был ей братом старшим,
Он в сад гулять её водил.
Рассказывал он Маше сказку
Про дивный аленький цветок.
И иногда, сгущая краски,
Выдумывал, что только мог.
Осваивая двор, бродили
Они среди высоких трав.
Их пастушата научили
Есть травы. Тот совет приняв,
Попробовал, он, вместе с Машей,
Траву с названьем белена.
Подумать даже нынче страшно —
Но отравила их она.
Спасибо няне, что успела,
Парным, чистейшим молоком,
Отпаивать их то и дело.
И отошли они легко.
37
С тех пор, они трав не касались,
К губам не подносили их,
Поскольку явно опасались,
Что страшный яд таился в них.
Ах, детство! Всё необыкновенно
И удивительно всё в нём.
Святое солнечное время,
Мгновенья, чьи запомнил он.
В чьих днях, как солнца луч искрился.
Но иногда грустил в тени.
С детьми крестьянскими сдружился,
Со сверстниками он, в те дни.
И с ними, то в степи, то в поле
Довольно часто пропадал.
Забыв об их крестьянской доле,
В их игры с радостью играл.
Друзей домой к себе водил он,
И как гостей их угощал.
Товарищей Иван в них видел
И от себя не отделял.
38
Он, без зазрения в их избы,
Как друг, охотно заходил.
И, слившись с их, крестьянской жизнью,
В тех днях довольно скромно жил.
Со всеми равным быть стараясь,
Боролся, дрался, как любой.
И если бит был, не смущаясь
Шёл с победителем домой.
Там угощал его радушно:
«Ешь, Вася! Ты, мой лучший друг!»
И Вася ел и молча слушал
Всё, что рассказывал барчук.
Однажды, из детей крестьянских,
Так мальчика он полюбил,
Что, даже, ночевать остаться
Здесь, в доме у него, просил.
И вовсе не было капризов
В нём, в отношениях с детьми,
За что и был он ими признан,
И более того – любим.
39
Лишь няня строгая, старалась
Те отношенья оградить.
И неприметно возмущалась,
Ивана, чтоб не рассердить.
Отец особого вниманья
На этот факт не обращал.
Довольны были и крестьяне,
Что с их детьми Иван играл.
Ведь их сообщество едино
И называется – народ.
Крестьяне неотделимы
С дней давних от своих господ.
И нужно в дружбе жить им с ними.
Чтоб не страшится разных бед.
Хотя уже не крепостные
Крестьяне с некоторых лет.
Но до сих пор светлы их души
И совесть всё ещё, чиста.
Никто из них, не смел нарушить
Закон святого естества.
40
Наняли Ване гувернёра,
Образование, чтоб дать.
Читать он начал очень скоро.
Ну, и конечно же, писать.
Он к чтению так пристрастился,
Что начал всё подряд читать.
В чужую жизнь, в чужие мысли,
Иван стал радостно вникать.
Латынь он изучал – праматерь
Всех европейских языков.
Но было, более приятно
Ему, отдаться в плен стихов
Всем сердцем в Пушкина влюблённый,
Произносил с восторгом он:
«У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том…».
Простые строки эти были
Плодом фантазии живой
И душу мальчика пронзили
И увели его с собой.
41
Ах, книги! Чудо откровенья!
Великих мыслей яркий свет.
Дней прошлых разные явленья
Они смогли запечатлеть.
Всё то, что зёрна букв в них сеют,
Смысл начинает обретать.
Гомеровскую «Одиссею»
Сумел в те дни он прочитать.
Прочёл Иван и «Дон Кихота»
Поэмы Байрона читал.
И Гоголя, весьма охотно.
И всё же, он предпочитал
Поэзию России, лучше
Стихов российских нет нигде.
Не зря подобен солнцу Пушкин,
Подобен Лермонтов звезде.
С восторгом необыкновенным
Поэзию он принимал.
В то, незапамятное время,
Свой первый стих он написал.
42
О чём писал он, неизвестно,
Кому-то, видно, подражал.
А может быть, отдавшись песне,
Её в стихах он записал.
Под ритм шагов, под птичье пенье,
Под дальний звон колоколов,
В нём зарождалось вдохновенье
И превращалось в праздник слов.
Он пел, но тут же забывались
Слова, вдаль ветром уносясь.
Они стихами бы, остались,
Запечатлев живую страсть.
Но он лишь пел, не признавая
Себя поэтом, может быть,
От чувств излишних, изнывая,
Хотел себя он исцелить
От той чувствительности редкой,
Что рано зародилось в нём:
Он слышал шелест каждой ветки,
И зорок зрением был, он.
43
Пронзая космос острым взглядом,
Где Млечный путь весь в блёстках рос,
В скопленье дальних звёзд Плеяды
Он смог увидеть все семь звёзд.
Хотя не только эти звёзды
Его манили в час ночной,
Когда так чист, прозрачен воздух
И небо блещет синевой.
Иван и острым обаяньем,
Был с детских лет не обделён.
От запаха цветов, как пьяный,
Блаженствовал беспечно он.
Все запахи цветов знакомы
Тому, цветами, кто пленён.
И слух его был обострённым —
Он слышал звук любой и звон.
Напомнить было бы не лишним,
О том, что он, издалека,
Мог, за версту почти услышать,
В вечернем поле свист сурка.
44
Так жизнь Ивана продолжалась.
Он, незаметно подрастал.
Незримо суть его менялась,
Ведь он, уже подростком стал.
Его младенчество кончалось.
В иной серьёзный мир вступив,
Забыл он прежние печали.
Но чем он, в новом мире жив?
Он знал, что предстоит учёба,
В далёком городе, чужом,
В мужской гимназии. В дорогу
Давно был подготовлен, он.
Моментом важным это было:
Учёба – как святой закон.
Уже родители купили
Картуз с серебряным значком.
Одел – и нет уже Ивана.
Теперь он, Бунин, гимназист.
Не слишком поздно, и не рано,
Вступает он в иную жизнь.