Василий Фомин - Гимн комару. Премия им. А. А. Блока

– А где NN****? Что слышно в мире?
Ты здесь, в Москве, ты должен знать,
А то, ты знаешь, там, в Сибири,
Я понемногу стал дичать.
Там, видишь ли, ложатся рано
И рано поутру встают,
И если пьют – то водку пьют,
И пьют, конечно, из стаканов.
Так что тут? Расскажи скорей,
Кого встречал ты из друзей.

– С NN**** проблемы. Он сначала
Светился на виду у всех;
Девчонка эта выступала,
Имела бешеный успех.
Потом наш друг все реже, реже
Стал появляться. Грустен стал,
А после – и вообще пропал.
Тут выставка была в Манеже;
Я забегал туда на час —
И он зашёл. Последний раз,

Когда его я видел в свете.
Он был рассеян, похудел,
И, знаешь, я ещё заметил, —
С зимы ни разу он не пел.
Ты поезжай; он, верно, дома;
Да жаль, не хочет никого.
Визиты близких и знакомых
Уже не радуют его.
Я встал. – Прощай же, друг, звони!
– Эй, шеф! До Кунцева – гони!

День к вечеру… Машина мчится,
Попав в зеленую волну,
И расступается столица,
И я в ней попросту тону.
Тону – захлестывает память,
Арбат, Садовое и вниз —
К мосту. Прости, что отвлекаюсь,
Читатель! Это мой каприз.
Пойми, Москва и я – одно,
Так повелось уже давно.

Так жизнь устроена везде:
Грибы растут в лесу сосновом,
А рыбы малые – в воде.
Пингвины – в климате суровом
Антарктики; вся тварь жива
Свой ареал предпочитает.
И пусть меня всю жизнь бросает
Туда-сюда… но есть Москва!
Под эту мысль автомобиль
К главе четвертой прикатил.

О, эти спальные районы!
Утесы белые домов,
По ним узоры огоньков —
Глазницы окон воспаленных;
Вдоль улиц чахлый строй дерев,
Магнитофон орёт с балкона;
Дворы, кусты, под вечер – стоны
И хохот захмелевших дев;
Их пареньки невдалеке
С девяткой «Балтикой» в руке.

Они, вернувшись в город с дач,
За лето жару накопили:
Каникул пору пережили,
Как поле пробежали вскачь,
И вновь за парту, вновь тоска,
А там зима недалека.
Живут, как бы скользя по льду,
Как в безмятежной полудрёме…
Мы их оставим в этой коме,
Поскольку я в подъезд войду.

Вы знаете, в Москве моей
Подъезды разные бывают;
Зависит это от людей,
Что в данном доме проживают.
Вот что встречаю постоянно:
Подъезд – как черная дыра,
На стенах надписи: Nirvana,
Спартак, «Рэп – кал» et cetera.
Свет не горит на этажах,
Разбиты окна, лифт зачах.

Все это – отпрыски плебеев,
Что, от безделья сатанея,
Дабы досуг свой провести,
Готовы все вокруг снести,
Дом мрачной делая могилой…
Ах, как был прав профессор милый,
Что не любил пролетарьят!..
Однако, разворчался я.
Читатель, не брани Москвы!
Ведь всюду люди таковы.

Их не исправить и плетьми,
Поскольку время упустили;
И нынче в матушке России
Проблемы с умными людьми.
Никто не глянет дальше носа,
Чуть шире своего гнезда.
Живём, смешные эскимосы, —
Из ниоткуда в никуда.
Да я и сам с недавних пор
Зануда стал и резонёр.

Вот подхожу к заветной двери,
Обитой в чёрный дерматин.
Звонок забился, неврастеник,
Один, другой, еще один…
Стучу, затем сильней… Как странно.
Не открывают; ну, ужо!
Тащу отмычки из кармана…
Блестящим маленьким ужом
Сталь в скважину замка метнулась
И с тихим щелком провернулась.

Стою. За дверью тишина.
Не дай Бог, кто-то из соседей
Не в шустром лифте вниз поедет,
Решит по лестнице – хана!
Однако ж, что стоять? Решаюсь,
В карман поглубже залезаю,
Рукою отогнув жилет,
И достаю… не пистолет,
Фонарик маленький; вздохнул,
Перекрестился и нырнул.

Луч мечется в стенах прихожей:
Вот зонт, пальто, трюмо, рога.
Вот двери в холл; смелее, что же,
Коли вошёл – смелей шагай.
Дверь аккуратно прикрываю,
Задвинул за спиной засов,
Однако свет не зажигаю…
Прислушиваюсь, озираюсь;
Слух настороженный вбирает
Лишь мерный стук стенных часов.

Тут дверь… Вот черт, чуть не свалился…
(Ботинок – в сторону его!)
На шум никто не появился,
Не отозвалось ничего.
Ну что ж, тем лучше… Или хуже?
Прикрыв глаза, включаю свет,
– NN***! Ты здесь? Откликнись, друже!
Есть кто живой???.. Похоже, нет…
Направо в комнату. Жильё
Хорошее. Жаль, не моё.

Здесь студия. Стоят колонки
И стойка с техникой в углу,
Вот пульт, наушники и тонких
Вязь проводочков на полу.
Вдоль стен винил, кассеты, диски,
И ни бумажки, ни записки…
…Включаю деку. Легкий шум.
Аккорд. Звук заметался в стенах,
Но тут же покорился плену
Ударных. Барабан: бум! бум!

Основу клавиши сплетают,
Упрямо повторяя ход;
В мир падающих верных нот
Вокал изысканный вступает.
Звучит, звучит знакомый мне
Все тот же голос; как во сне,
Я чувствую: валюсь во тьму!
И эхом чувству моему,
Так исподволь, суля подвох,
В музыку тонкий голосок

Какой-то дудки, злой, больной,
Настырно лезет, наполняет
Мне душу страхом и тоской,
И извращенно повторяет
Звучащий голос неземной;
И только голос замолкает —
Смеется дудка надо мной…
Так полчаса прошло шутя.
…Очнулся я, башкой крутя.

Ну не фига себе! Во штука…
Дрожащим пальцем надавил
Я стоп. С такого перепуга
Свет станет запросто не мил.
В карман кассету; открываю
Дверь в спальню. На полу – NN****!
Лежит в бесчувствии. Толкаю,
Трясу его. Очнись же, хрен…
Глаза открыл, ну, поскорее!..
Гляжу в глаза – и столбенею.

Зрачков не видно. Пустота
Глядит через него слепая,
Не шевелясь и не моргая.
И слюни – ниткой изо рта.
По пульсу – вроде все в порядке.
Но смотрит сквозь, не узнаёт…
Молчит, как корнеплод на грядке.
Сам тощий, как помойный кот.
Одет в костюм, в одном носке,
Другой носок зажат в руке.

А в полумраке, как зерцало,
Экран светился со стола,
По темно-серому мерцала,
Строка бегущая плыла:
«О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг».
При чем тут Пушкин, а, приятель?
Быть может, ты поймешь, читатель?..