Александра Барвицкая - Гольяновская весна. Поэзия пробуждения в затворничестве

Я провожу рукой по твоей груди.
Я провожу рукой.
Я хочу запомнить.
Пересчитать каждую пору
с той стороны, в которой
бьётся твоя жизнь.

Наша общая вена впадает
в одно на двоих сердце.
В одну впадину.
В одно русло любви втекает живительной влагой.
Дай мне её гладить.

Я провожу ступнёй по твоему колену.
Я провожу ступнёй.
Я хочу запомнить
каждую волосинку под чашечкой
моего самого верного.
Единственного моего.
Запоминаю
всего.
За-по-ми-на-ю…

Я провожу локтем по твоему животу.
Я провожу локтем.
Я хочу запомнить
ложбинку, которая раньше была твоим ртом
и, связывая с материнским нутром,
давала тебе первой любви глоточки.

Я провожу по тебе каждой своей клеточкой.
Я трогаю все твои струны.
Трогаю всё.
Но почти невинно.
Я слушаю
музыку нашей с тобой пуповины.

Ночью первой Луны
ты готовишь глинтвейн
моего тела.
Ночью первой Луны
твоя Вена в моей вене —
выше небес взлетела.

Мужчина моей масти —
во всём – мастер.

В рецепте не допускаешь прорех:
сахарных рек блики
вливаешь в вино горячего русла,
натираешь мускатный орех,
добавляешь щепотку гвоздики —
звенящим вкусом.

Яркость корицы
свечой отражается в наших лицах.

Наполняешь бокал
до края,
едва прикасаясь губами.
Открывает флейта вокал
Рая,
и мы
с каждым глотком испаряемся выше и выше
от раза к разу.

Не тяни.
Не тяни, слышишь? —
Надо пить сразу.

твоя жена —
нежна.
неженка
твоя жена.
она же на
солнечном поле
рождена —
струящемся, вольном.

цветок —
не
искусственно
выращенный,
не куст – он
не вещь, не вый…
а —
вью-
щий-
ся
маленький барвинок. —

у твоих ног.
у ступни.
и между..

не наступи,
не примни листочки.
обращайся с ним нежно.

очень…

Мой император
Империи добрых дел
может позволить себе всё,
что бы ни захотел.
Может позволить себе лучших в мире женщин.
Но почему-то – едет не к ним, а всегда домой.
Топит газ. Быстрей! Не жалеет шин.
Спешит,
когда едет домой император мой.

Мой фараон
может позволить себе любые
новинки элитного автопрома.
Его мошна набита и золотом, и серебром.
В его гараже – выставка лучших авто.
Но почему-то – включает фары он
даже днём,
выжимая скорость на полную
и скашивая все углы острые,
летит поверх артерий-дорог – домой,
чтобы взять меня за руку и гулять только пешком
вдоль нашего континента-острова.

Мой властелин —
кузнец обычного счастья.
Он может позволить себе всё.
Пульс планеты он держит рукой.
Но почему-то – рвётся на части
сердце его,
переплавляясь в потоки встречного ветра,
если мы – далеко.
Если он от меня дальше одного миллиметра.

Мой президент
открывает двери
любых империй.
Августейшие принимают его на равных.
Но почему-то —
в перерыве между завтраком с королевой
Англии
и обедом
с послом Нидерландов,
он звонит мне,
и задыхаясь от нежности, говорит главное:
– Вымой скорее дождями нашу Москву.
Я уже еду.

Мой император сегодня устал. Очень.
Он отводил рукава атома в мирное русло.
Он может позволить себе фуа-гра, буйабес и лангустов.
Он может поужинать в премиум-общепит-точке.
Но я знаю точно:
что он сегодня хочет,
спеша домой.

– Да, император мой.
Я жарю
твою любимую картошечку.

1
Твой наполненный взгляд
течёт серебром
по моим клеткам. —
По всем кряду…
Создана я – твоим ребром.
Живу – в клетке. —
Твоей. – Грудной. —
Камере семигранной.
Сплошной бессонною раной
дву-странной.
Встаю – рано.
Ложусь – рано.
Встаю и ложусь – по утрам. На
грани —
в миг соприкосновения лучами —
через километры границ-преград —
двух светил.
Я безумно скучаю
по этому взгляду,
когда ты вынужден
каждый день
уходить в верховные митинг-румы —
творить правильную историю мировую.

2
Я на Алтарь Серебра —
на Алтарь твоего-моего добра —
положила свою красоту.
Положила себя.
Затворилась от мира.
И от тебя.
И ровно семь я
провела месяцев на воде
и на чёрством хлебе.
Провела без воздуха, Солнца и без людей.
Я создавала —
Серебряным Словом —
Седьмое Небо.
Отправляла запрос в космический эфир:
– Любовь! Расти!
Своди воедино все человеческие мосты!

А в это же время – ты,
шёпотом вены правя моей рукой,
создавал для нашей живой планеты
божественный эликсир
мудрой и вечной молодости.

Хочешь познать —
какую же тайну – я
храню в артерии сонной? —

Чтож…
В моём ДНК живёт звонко-талая
лишняя хромосома. —

Капля Солнца – моя. —
Мартом – таящая, наливающаяся – маем,
и парящая – августом. —
В пекле Солнца – десятым сном.

Самый – важный – в моём календаре —
день,
когда
на разгорающейся заре
я раздвигаю городские стены и
выхожу за новой, лучистой
порцией света чистого —
к дому своей истины.

В этот самый длинно-яркий день годового цикла
я, на цыпочках ла-
ви-
ру-
я
по эфирным
волнам
тополиного пуха,
вхожу в храм Солнца —
на
поле —
взлетающего росточками к небу – подсолнуха. —
В мой – главный – дом.
Становлюсь – ровно – посередине.
И постепенно снимаю с себя льдины,
накопившиеся
от общения с человеческим холодом.

Молодые подсолнушки – стебельками
своих тоненьких пальцев —
помогают мне раздеваться,
оставляя совершенно голой.

С поднятыми к Солнцу руками,
и чуть приподнявши вверх голову,
голая
стою на подсолнуховом поле я.

Наливаюсь солнечным соком.
Пью его кротко —
через темечка рот
и третье око.
И
по-
сте-
пен-
но
облачаюсь в Солнце —
одежду
вселенной,
чтобы между
этим и следующим солнцестоянием,
нося на коже одежду эту,
сохраняя
в хромосоме звон таяния,
оставаться женщиной-поэтом.

Так повторяется каждый год,
не проходящий мимо.
Теперь ты знаешь:
мне жизненно необходима —
Солнце-энергия света —
для гармонии звука моей флейты —
моей природы,
которую,
обрела я однажды – горячим летом,
в час, когда мама освободилась в родах.