Наталия Аверто - Жасминовый вечер

Вяжите, пока тянется длинный поезд…
Вы очень спокойны, а это всегда прекрасно.
И пусть бежит за окном золотая осень
И плещет на клены горьким напитком красным.

О, как везет Вам, и я Вам завидовать вправе:
Ваш путь свободен, Ваш мир устойчив и прочен,
И в Вашей жизни что-то сейчас исправить
Никто не сможет, даже если захочет.

А я хочу, чтоб мир снизошел в мою душу.
И как мне быть? Кого умолять на досуге?
Осенний ветер, что желтые листья сушит?
Того ль, кто в распятии смертные принял муки?

И встретились взгляды – всего лишь на миг, не больше.
И ты поняла, что мне тяжело и больно.
И я поняла, что ты мне помочь не сможешь
Ничем совершенно, вот разве своей любовью.

Но мы – чужие, и это встреча – не вечность,
Все это случай ничтожной и мелкой драмы…
Одно я знаю: тот, кто меня излечит,
Он будет звать меня очень просто – мамой.

…И вновь потянутся мягкие длинные нити,
И мой ребенок будет смотреть в окошко…
И я умоляю Вас: милая, только вяжите,
Коль время есть, повяжите еще немножко!

…Лошади, лошади на обочине,
С автотрассы сюда перекоченные.
Как цветы полевые, скошенные,
С мордами перекошенными.

Обе уже, как лошадки пластмассовые.
Мясо.

Здесь засилье старых и новых,
Четырех- и восьмицилиндровых.
Пахнут маслом, металлом и нефтью —
Вашею лошадиною смертью.

… Вы мне снились когда-то, гнедой и каурый
С рыжею, невероятною шевелюрой.
Я была папиной девочкой-крошкой,
Детское сердце – не больше горошка.

Я рисовала и рисовала,
Карандаши переломала.
В комнате, пахнущей апельсинами,
Летали гнедые… зеленые, синие…

Даже такие – вы очень красивые!
Гривы.

Гладить морду, холку и круп.
Детские руки – у лошадиных губ.

…Каждая – труп.

И теперь каждый день вас предаю я,
Свое авто одной ногой разгоняя,
Отдаюсь во власть ветра, огня и силы.
Я мечтаю быть такой же, как вы, красивой.

Я хочу быть такой же, как вы, хорошей!
Я думаю, что я – Лошадь!..

Бедные лошади, лошади…
Брошенные.

Мне чудилось – тот март принёс тебя,
И грезилось, что будто этот – тоже.
Но вскрытых рек разъятая броня
Мне в жажде этой вовсе не поможет.

И ляжет новой россыпью морщин
Заснувших улиц злое созерцанье.
И думы все о том, что ты один —
Единственный под сенью Мирозданья.

Не действую, не плачу, не пишу.
В руках хмельных не удержать утрату.
И то ль тебя любимого, то ль брата
Я ни о чём уж больше не спрошу.

Лишь только будь, как есть журавль в небе —
Недосягаем, светел и летуч.
Зачем мне небеса? Синицу мне бы
Поймать в силки, чтоб запереть на ключ.

Храни меня, как древнее заклятье,
Как свет необходимый и простой —
Пусть никогда мне и не стать Ей,
Но так же Ей – не обратиться мной.

Не как скелет давно умершей розы,
Не мутным отражением во сне,
А так тепло, так правильно, как, может,
Ещё не отгорело в глубине.

Пусть я не часто представляюсь хрупкой, —
Чем только не являлась в эти дни…
За кажущейся твёрдою скорлупкой —
Живая плоть. Храни меня, храни.

Четыре дня уже без моря.
Четыре дня…
Совсем отчаялась от горя
Душа моя.

Лебяжьим пухом разлетелись
Златые дни.
Но помнит ухо моря шелест,
Друзья мои!

Плюс двадцать восемь, ну а воды —
Все двадцать пять.
По уголку такой природы
Как не скучать?

Сто лет по улицам старинным
Звенит трамвай.
Об руку с отпуском недлинным
Иди гуляй!

Вино, креветки, море, пиво,
Опять вино…
Все время жить, друзья, красиво
Нам не дано…

И беляши, и чебуреки
Здесь на «ура».
Но время точно, как в аптеке —
Придут ветра.

Покроет пляжные навесы
Снежинок рой.
Весь город в белом, как невеста,
Передо мной.

Уснул залив. И город нежный,
Судьбой храним,
На лебединых крыльях снежных
Парит над ним.

Но волн морских и в непогоду
Прекрасен вид.
Так пусть до будущего года
Душа болит!

Перечитала.
Я смешная очень.
Коты молчат, но разойдутся к ночи.

Перевернётся
Месяц молодой,
Зальются лужи вешнею водой.

В них отразятся
Призраком нетленным
Обломки труб, пузатые антенны,

Бока машин,
Умытые дома.
И, смачно плюнув, скроется зима.

Подъезда дверь,
Кривая от визитов,
Оттает и останется открытой.

Шин отпечаток
Вклеится в дорогу,
Голубка притворится недотрогой.

А я не стану!
Счастье впереди.
Вдохни весну – и в гости приходи!

Белые флаги на площади, белые флаги.
Белые лодки сложила из белой бумаги
И по ручью запустила с надеждой, что ты их поймаешь,
А ты их упрямо топишь, ты айсберги только считаешь…

Белые крылья над озером, белые крылья.
В небе бездонном пернатых идут эскадрильи,
Чтобы весенней порой у гнезда своего насладиться.
Сколько их долетит, а сколько – не возвратится?

Белым вином заливаю свою одинокую полночь.
Лунные черти беззлобно приходят на помощь
И заставляют писать эти странные грустные строки,
Не понимая, зачем. Не извлекая уроки.

Что же ты медлишь, моё долгожданное утро?
Вместо велюра в груди – холодящая злоба азота.
Самую нежную ночь я давно задолжала кому-то,
Самый мой радостный день прячет в ладонях кто-то.

Белых стволов частоколы разрезали небо на части,
Стёклами слёз исцарапано сердце отныне.
Где же ты, с кем ты, моё непокорное счастье,
Мой огонёк, мой прохладный оазис в пустыне?

Белые простыни вёсен моих изорвутся в лохмотья,
Россыпь веснушек исчезнет, как тайные знаки,
Что проступают из кожи старинных полотен…
Белые флаги на площади, белые флаги.

Вчера укрыта шубою была,
Сегодня обнажила тонкий локоть.
Вчера взгляд скромный вскинуть не могла,
Сегодня овладела ею похоть.

Ей не нужны одежды и снега,
Она для Марта возродилась к счастью.
И будет хоть бездомна, хоть нага —
Ей дела нет до общего ненастья.