Наталья Метелица - Чужое зеркало. Стихи

У зеркала – вчерашние черты.
А я ему и завтра неродная,
твоим оценкам слепо доверяя,
хотя и вера – признак слепоты.

У зеркала нет зависти уже
к нарядам и фантазиям уставшим.
Оно – твоё. С твоей же рифмой «наше».
А я – поблажка ляпам в тираже.
…………………………………………………

Что у меня есть от меня самой
в чужой интерпретации портретов
и как остаться рифмой для поэта,
чтоб возвращаться
ж е н щ и н о й домой?

прикуривать от звёзд —
привычка для высоких.
пора бы и себя
к высоким причислять.
да кто-то отпилил
нарощенные ноги,
и трётся мимо рта
голодная земля.

привычка вырастать
опасна для здоровья.
курилка в голове
окурки не вместит,
для труса не найдут
зеркального героя —
и всё, что выше дна,
ничтожное на вид.

В твоих часах —
минуты не мои.
В моих —
и вовсе не отыщешь часа
для общей даты.
Выходные дни
выходят боком.
А за ними разом

ни разу не случившиеся мы.
Случаться – грех,
когда без совпадений
двух версий одинаковой зимы,
и то вся одинаковость —
от лени.

Ум – чужак для таинства стихов.
Вдохновенье ждёт не эрудитов,
а больные души.
Чудаков
меньше, чем хозяев
жизни сытой.

Меньше… И поэтому слова
в них предпочитают то размножить,
что важней количества.
Плевать,
что у размножения нет кожи

и что люди (в сытом большинстве)
никогда к больным не подобреют.

Не пиши того, что в голове.
Не читай того,
чей ум хитрее.

Здесь отменили остановки,
и всякий увалень неловкий,
как ни замедлен в гонке дней,
а до конца – участник в ней…

Сезон цветов не дождётся дачи.
А даче нужен ли чахлый сад?
Весна в кредит ничего не значит.
Верните мне дого во'р назад!

Бумажным краскам противен дождик.
Опасен ветер, который дул
в себя, и только. Но кто-то должен
считаться крайним в пустом саду.

Безумные спасаются в себе.
Ничто не потревожит их обитель.
А если кто нечаянно убитый,
спасибо, что н е ч а я н н о. Убей

нарочно – и тебя постигнет то же:
один из самых преданных друзей
всю совесть проворонит, ротозей,
когда она голубкой крылья сложит.

Безумные доверчивей всего.
Их бог не успевает за лукавым —
и снова хитрожопые шакалы
в религию возводят голод свой.

Ведь мы однажды замолчим,
как упакованные книги,
которым не было причин
для новоселья. Вся интрига —

в самой паковке тишины
без посягательства безмозглых.
Слова до тех пор и сильны,
пока сюжет – в анабиозе.

Не соглашайся! Я давно
ни в чьи согласия не верю.
Язык признал сюжет твой… но
для слова заперты все двери.

***
(Второй вариант)

Ведь мы однажды замолчим,
как упакованные книги,
которым не было причин
для новоселья. Шёпот, крики
останутся за той чертой,
где нет великих и безмозглых
и дом делить на твой и мой
не приходилось ради позы,
в которой сам себе герой.

Ненамеренно мартовский снег
намекает весне на погрешность.
Не намерен и любящий реже
признаваться в изменах весне.

Добрый, честный. И шёл бы ты, честный,
вместе с добрым, как снег в феврале,
а не в марте, когда повсеместно
исключили весь мир на земле.

Все улицы Мира теперь вне Земли.
Двуногий не плачет о мире —
скулит.
Надежда природна в основе своей.
Но нет больше правды
в природе людей.

Кровью не напиться,
если гл'отка – прорва.
Высосаны вены —
виноватых (нет?).

А вина все лица
примеряет. Сорван
куш игры военной.
Чей эксперимент

круче по убийствам?
Кто кому обязан
быть и благодарней,
и послушней впредь?

Вытри рот нечистый,
прежде чем измазать.
Пауза в ударе —
тоже антисмерть.

О том уже не ведает сошедший,
дорогой ли закончится тропа
и почему в пропавших и первейших
на равных выдыхается запал.

Любимый не расскажет о любимой.
Единственной за честь – ассортимент.
И если жил доверчиво, но мимо,
то будешь понарошку и отпет.

Образумь, пожалуйста, весну.
Образы её галлюцинаций
кто-то дрессировкой обманул —
и они рвать душу не боятся

до поры, покуда у весны
кома не закончится прозреньем, —
и, своим, растерзанным, больны,
взвоют от рецепта искупленья.

У годности – минус два срока.
Угоден ли мёртвый войне?

Стране без людей мало проку.
А людям – нет проку в стране.

Трудно перемалывать слова
там, где мясорубка просит мяса,
а Твоё божественное «тварь»
погибать как люди не согласно.

Так ли это холодно,
что замёрзло намертво?
Так ли ты нелюбящий,
уходя навек?

У зимы нет повода
нас оставить н’а лето.
Ты и есть м о й будущий,
но прошедший, – рек

не тревожа прошлого,
утекая в нынешнем,
где замёршим двигаться
глубже, чем живым.

Вспомни по-хорошему,
если вспомнишь, – или же
я – пустая мыльница:
с грязью быть на «Вы».

Трогать нечего. Воздух матовый.
Все туманы сошлись в одном.
Был ли этот нарыв заплатою,
не расскажет наряд о том.

Удивительно до жестокости,
что о белом забыл февраль, —
и для правды с её неловкостью
стыдно вспомнить, как ловок враль.