Станислав Малаховский - Великая Русь

Вновь стучат топоры на семи холмах,
на семи холмах, на крутых берегах!
Жив ты, центр Руси, узел всех дорог.
Светел и красив встанет град, дай срок!
Маковки-церква, Кремль, дома вдалеке…
Стольный град Москва на Москва-реке.
Девять башен кремля
да на девять дорог…
Здесь родная земля,
храм мой и чертог.
Кремль, храм Спас на Бору —
скрепа, центр, завязь, ось.
Крепко строилась Русь —
не на русский «авось»!
Москва-матушка белокаменная,
ты в веках стоишь
русским знаменем.
Ты «о трех головах,
на семи холмах»,
о трехстах колоколах
да на ста церквах.
Ты ль не гордость Руси,
Москва стольная?!
У твоих стен
непрощенный
враг всегда был разбит…
Уж «два Рима падоша,
а третий – стоит»!

Как Московия крепла,
описать не берусь.
Будто Феникс из пепла
возрождалась ты, Русь!
Подымалась Россия
за свободу на бой
с многочисленной сильной
ненавистной Ордой.
Собирались в отряды
за поля и леса,
возрождали обряды,
жгли костры в небеса.
Доставали иконы
их отцовской земли,
под вечерние звоны
пели песни свои.
Днем и ночью трудились
для сельчан кузнецы,
и плуги обратились
вновь в мечи-кладенцы!
И почали крестьяне
гнать татар с деревень,
бить их сборщиков дани,
шапки вздев набекрень.
С топорами и с вилами,
кто с кольем, кто с дубьем,
били их под свинами,
били их за жнивьем.
Вновь могучие плечи
расправлял богатырь,
от Иоанна Предтечи
помня русскую ширь…
И настало то время,
когда Дмитрий Донской,
скинув ханское бремя,
посчитался с Ордой.
Там, за речкой Непрядвой,
пред войсками в рассвет
в поединке с неправдой
первым встал Пересвет…
И средь ста тысяч схваток,
словно воин простой,
бился в шлеме и в латах
князь наш Дмитрий Донской.
И в момент переломный,
выбрав место и срок,
грянул лавой разгромной
из засады Боброк.
В сердце каждого русского
жив Мамаев курган —
как бежал тропкой узкой
в прах разбитый тот хан.
Куликово степь-поле!
Наша сила, раздолье, —
Русь, свобода твоя,
наша слава и воля!

Русь.
Времечко твое седое —
могучее и удалое!
Пройду я по твоим векам,
как странник по святым местам —
с народом, с войском…
Все родное,
все дорого и близко нам!
Пройду по долам и холмам,
по диким степям, по лесам,
по рекам поплыву к морям,
пройду лугами, редколесьем…
По древним городам и весям…
Увижу, как в веках живет
мужающий из года в год
весь бесшабашный наш народ;
услышу хороводы, песни…
Вдоль волжских и днепровских вод
увижу грады воевод,
удельных княжеств страж, оплот,
где кром в зубцах, – Руси ровесник,
могучих стен старинный свод,
ряд башен, стражу у ворот, —
не прошибешь, хоть лбом ты тресни…
«Церква» с крестами в поднебесье,
князей роскошные чертоги:
дворцы, хоромы, терема;
купцов кряжистые дома,
слободки, в них ряд изб убогих,
где подмастерья, кустари
с зари трудятся до зари.
За «кладь» пройду,
где три дороги
расходятся от большака…
Там камень с надписью
века
лежит злым стражем на распутье,
погибель витязю суля.
Та надпись душу полнит жутью
и путника, и седока;
она с такой былинной сутью:
– Пойдешь в леса,
аль в степь,
в поля —
направо,
влево
или прямо… —
Не за понюх загинешь зря!
– Там Змей, Разбойник тут, здесь Яма.
Но витязь скачет в путь упрямо,
и подвиг ждет богатыря.
Пройду и я, заговоренный,
дорогами лихой Руси.
Поэт – веками сохраненный,
он неподвластен злой спеси!
Я б десять жизней жить хотел
и все бы их не пожалел,
чтобы усталости не зная,
пройти от края и до края
тебя, моя родная Русь!
Я в прошлое твое вернусь
на крыльях муз и вдохновенья.
В поэме храбро я берусь
воспеть тебя, твое значенье,
найти соль в каждом поколеньи,
дать ряд эпических картин:
быт, войны, бунты, взлет, сраженья
и ваши светлые свершенья…
И с скифских проследить глубин
всю жизнь народа средь равнин
в его развитии, движеньи —
и вновь подняться до вершин
идущих дней.
И прочь сомненья!
Иду с народом, не один…
И вся поэма о народе:
всегда я с ним и он со мной,
народ – он главный здесь герой
в святом стремлении к свободе!
Быть может, я излишне смел,
но был бы горд, когда б сумел
здесь показать на фоне дел
и исторических событий —
всех наших бед, побед, открытий,
откуда мы, куда идем,
страну в развитии своем.

Спущусь к древнейшим временам…
Иду по сумрачным лесам,
сквозь дебри…
Верю чудесам
и вижу грустное теченье
пустынных рек…
Лишь птичье пенье
да дикий рев лесных зверей
доносит до моих ушей
ветров могучих дуновенье.
Вот вижу первые строенья
из плавника густых ветвей,
из валунов, больших камней
вдоль русла рек.
Еще мгновенье —
и вижу первых я людей,
природы дикой сыновей —
славян древнейших поколенье.
Они могучи, но добры,
их каменные топоры
не для войны, а для охоты
и копья для больших зверей.
Из шкур одежда, украшенья
из бус и раковин, бивней…
Кругом озера, глушь, болота,
но светят первые костры!
Холма, долины…
Новый век.
Кочевье, идолам моленье,
охота, жизнь течет в лесах…
Обряды, пляски при кострах —
после похода иль сраженья,
кругом в враждебных племенах
славянской вольницы кипенье.
Иду в веках…
Времен теченье.
Прекрасна Русская земля:
в цветах луга, в хлебах поля,
шумят дубы вокруг меня
и пух роняют тополя.
В долине вижу я селенья,
мир бедных, темных деревень;
избу под прадедовской сенью
курную с крышей набекрень…
Колоды пасеки в кустах,
погосты, кладбище в крестах…
Гумно, овины, все подворье,
конюшню, ивовый плетень,
горшки пустые на заборе,
мешки, где рожь, овес, ячмень…
Резные ставни и крыльцо,
пса на цепи, в дверях кольцо.
Я вижу стопку дров кругом
и пень с воткнутым топором;
колодезь с длинным журавлем,
ушат, коромысло с ведром,
лохань, дубовое корыто
зеленой плесенью покрыто;
кур на дворе, кота на крыше
и петуха на кичку выше…
В стойле мычит, жует корова
и лижет с нежностью телка,
и пахнет молоком от крова…
В конюшне вожжи с потолка
свисают, хомуты на стенах
да упряжь.
На дворе стог сена,
телега справная на вид
вперед оглоблями стоит;
в земле котел большой лежит,
вкруг ходит конь – в удилах пена;
он бьет копытом и храпит,
в луга умчаться норовит,
но прочны у ворот засовы.
На крепких воротах тесовых
добро крестьянское хранит,
как талисман в веках висит
на счастье – старая подкова.

Войду в избу.
В пол-избы печь
с полатями, где трем бы лечь.
Дубовый стол среди стоит,
по лавкам малышня сидит.
Им бабка сказывает сказки
про ведьм, чертей и колдуна,
Вову, Кащея, Баюна,
про Змей Горыныча, смутьяна,
да про царевича Ивана…
У деток уж слипаются глазки,
но интересно – не до сна!
За прялкою, утомлена,
сидит хозяйская жена,
а в горнице за занавеской
сестрица, девушка-невеста,
приданное все гладью шьет
и песню грустную поет.
На ней парчовый сарафан,
на алых щечках слой румян;
лукавы синие глаза,
небрежно русая коса
ее до пояса свисает…
У ней прелестен, гибок стан;
ищи – и не найдешь изъян!
О чем красавица мечтает?
В лице задумчивость и грусть —
о чем? Гадать я не берусь.
Какая доля ожидает
тебя, мой свет, душа моя?
Дай бог, счастливая семья!
Она загадочна, как Русь,
живая дочь ее земная —
овальный профиль, луком бровь,
все в ней мечта, все в ней любовь!
Старуха-мать кладет поклоны
на красный угол, где иконы
с лампадкой грустные висят.
Святые молча вниз глядят.
Здесь вера, крепкие законы,
приметы, предрассудков рой…
Таков был древний домострой.
Уж солнце село за селом,
темно в окошке слюдяном.
От печи дым, дрова пищат,
лучины на стене трещат,
пора к вечерне.
Где ж хозяин?
Уж щи сварились, харч в котле,
ждет ужин скромный на столе.
Но в поле дотемна селянин:
вслед дюжему коню босой
идет он пашней за сохой.
До ночи пашет россиянин!
Пять дней дать, на «святой неделе»…
Всегда в поту, всегда при деле,
а надо и свое вспахать.
…
Как нам близка эта картина
патриархальной старины!
Мила нам русская равнина —
ее былины, сказки, сны,
веков старинные устои,
в труде и поте скромный быт;
вся жизнь в трудах,
в глуши, в покое,
терпенье в деле, в бедах, в горе,
характер твердый как гранит,
душа широкая как море…
На том вся Русь моя стоит!
…
Я славлю труд не без причины:
в нем соль, в нем правда всей земли;
в нем наши тайные пружины,
в нем все, что мы достичь смогли.
Счастье в труде.
Были купчины,
дворяне, знать,
князья, чины —
они, отжившие, прошли,
и им не место здесь, в поэме,
о нашей трудовой стране;
упомяну их лишь по теме
с насмешкой там, где нужно мне,
перо мое для них пасует,
поэме лишнее вредит…
Читатель сам их дорисует,
их спесь и чванство, сонный вид,
и злость любой вообразит.