Елена Крюкова - Знаменный распев

Воскресения день, просветимся, людие!
Я Мiръ ваш безбрежный несу вам на блюде —
Беспредельный, бессчётный,
бесстрашный, бессмертный:
Упованный, упорный, безумный, безмерный.
Вся толпа, да, под куполом мощным и грозным —
Замалёванным синью святой, многозвёздной,
Каждый лик то в потоках солёных рыданий,
То улыбкой горящий во мраке преданий…
Люди, люди! Округ изумлённо толпитесь.
А вас солнечно вяжут сиянием нити —
Тот полярный ут о к, тот – в зените – мафорий,
Серафимы крылатые в чёрном просторе…
Я во храме стою! Среди вас, дорогие!
Всяк одеждой окутан – сердца лишь нагие,
Дорогие, стучат обречённою кровью:
Колыбельным левкасом – к небес изголовью…
Всяк мне дорог, хотя никого тут не знаю!
Человек или зверь, или роза шальная
Запредельного снега, посмертного лика,
Вспоминального века, последнего мига!
Всяк мне близок – слепым волосёнком на коже,
Кто со мною стоит?.. именую Тя, Боже!
Ты вот в этом, в ушанке замурзанной, старце —
А в кармане – бутыль – для сугреву – что Святцы…
Ты вот в этой лукавой, две коски, девчушке —
Тонких русых кудряшек сосновые стружки:
Привела её бабка под купол за ручку —
Ах, смертельно больную, любимую внучку…
Ты вон там, далеко, у планетной апсиды,
Все кометами вспыхнут немые обиды —
Тихо крестится, плачет мужик бородатый,
Будто завтра, в метели, идёт во солдаты…
Да мы все, о, мы все во солдаты уходим!
Мы ревём при народе! Блажим при народе!
А расстреляны – вспыхнем безвинным весельем,
Неприступным, победным костром Воскресенья!
Вы не бойтесь, мои легкокрылые люди!
Непомерно-грядущее мёртвых разбудит!
Вот кат и т из-под купола – раннею ранью —
Так давай же обнимемся, до задыханья!
Всяк из нас хоть во Пасху – и любит, и верит!
Всяк из нас хоть во Пасху не помнит потери!
Вот монахиня рядом тихонечко плачет —
Обнимаю её всей душою горячей,
Так притисну к груди, жизнь мою удалую,
Троекратно, прощально и встречно целую!
Вы родные мои! Ледоходные льдины!
Вы пройдете, растаяв – а непобедимы!
Я девчонка, юница, старуха меж вами —
Обнимаю вас крепко огнями-руками!
Осенённо крещу вас кострами-глазами!
Обливаю слепыми дождями-слезами!
Вы собор мой, ночной, незабвенный, суровый,
Праздник мой, налетающий снова и снова,
Купол мой, раскрывающий Рая ворота,
Стон и смех мой, звезда золотого полёта!
И, пока мощный хор нам гремит Аллилуйю,
Я тебя обниму, я тебя поцелую —
Мой Пасхальный, погибший в пылающих войнах,
О, воскресший мой Мiръ, так улыбка спокойна,
Мой скуластый, в поту, седина и ушанка,
Уходящий в бессмертие с нищей гулянки,
Ну же, шаг лишь ко мне деревянной ногою,
Пуст рукав, пусть я буду твоею рукою,
Твоей памятью, светлой водою ирм о са,
Твоей заметью северной, белые косы,
Бормотаньем твоим и спиртовым дыханьем,
Всем забвеньем твоим, всем твоим вспоминаньем,
Видишь, дед, обняла тебя крепко, навеки —
Крепко небо! Целуемся мы, человеки.
И никто нас на куполе том не напишет.
И никто не поднимет нас выше и выше.
Стой себе на земле, обнимайся с родными,
Бормочи, умирая, любимое имя.
Повторяй, воскресая, предвечную ноту
В лучезарном кондаке большого полёта!

…и во храме пред тем стариком на колени
Я встаю, посередь заревых песнопений,
Многоликого хора, толпы моей кровной,
Деревянная церковь, тяжёлые бревна,
Светозарная роспись, рекой льется фреска,
Мой ты бакенщик, бедный рыбак, где же леска,
Обвяжи нас, Господь, Твоей сетью насущной,
Я лишь рыба Твоя, во народе плывуща,
Я лишь свечка Твоя, блюдо паникадила,
Я сандалья Твоя, я с Тобою ходила
Вдоль по нашим снегам, по чащобам печальным,
Дай мне нынче во храме кулич Твой Пасхальный,
Кус мне радости дай, что для всех, для народа,
Для любви, для ее непостижной свободы.

Мой род и род. Как всё, как все, прейдет.
Мой древний род, во время уходящий.
Мой солон рот. Опять иду в поход —
За днесь любимым, вечно настоящим.

О, божество, мой Род. О как же ты силён.
Из тыщи лиц. Палит их смех, и слёзы
Текут по ним, в ночь родов, похорон,
В ночь войн и во грядущие морозы.

Мой род… Я вижу сотни, тысячи фигур.
Я зрю толпу, затылков миллионы.
Они идут, тьма умников и дур,
Тьмы тем юродивых, пророчеством спалённых.

Мой род… Катает тесто на столе,
О, на доске, в муке, святая бабка
Моя… Очки на лоб… читала на земле
Акафист Ксенье Петербургской, ёжась зябко.

Мой род… Отец мой. Палуба стальная корабля.
Ещё не живописец, не художник,
А штурман-рулевой. Вдали земля.
Неравный бой. И он, ещё безбожник,

А имя Бога шепчет… на губах
Мальчишьих – имя – пламенем победы…
И палуба кренится. И во льдах —
Мой призрак – Время – страшною торпедой.

Мой род! Ах, тётки в ситчиках мои
На танцплощадках, и баян играет…
Ещё не знаете вы – от любви
Кто воскресает, кто и умирает!

Мой род во мне рождается – Христос:
Пока жива, пока шепчу словами
Вас всех… вся изойду лучами слёз,
Раскатанная тестом между вами,

Печённая блином и беляшом,
Вся выпитая грозной рюмкой водки,
Забыта в зимней баньке я ковшом,
Я вбита, гвоздь, в сапожную колодку,

Снарядом всажена в орудие войны —
Да чтобы победить!.. и порвана струною
В моём рояле, чтобы видеть сны,
Чтоб всё сыграть, что деялось со мною…

Мой род… я лишь твой алый, талый рот…
Да старческий уже… в морщинах-сетях…
Кривится он… о счастии поет…
О том, чего не будет уж на свете…

Но и о том, что только лишь придёт!
О том крылатом Ангеле, что снидет
И раскатает тесто, и замрёт
Над белою мукой, и вдруг увидит