Дмитрий Гринберг - Книга верлибров

Пройдет, не смерть ведь это, —
лишь изъян.
Любовь в глазах твоих
для меня выцвела.
Пусто.
Как и на бульваре Капуцинок
нет обезьян.
Смешно мне, однако.
Лысина идиота привлекает тебя!
Коленом
мою голову не назвать.
Извини!
На нежность я был грешен.
Хочу на руки твои взять и упасть…
Держи меня медного.

Гуляю
по мостовой мыслей,
выложенной
из кусочков обид и раздумий.
Воздух гудит
от взмаха крыла —
такая густая здесь тишина.
Впереди виднеется лес людей,
растущий с каждым шагом.
С них опали листья.
С ними осень близко.
Со мною весна рядом…
Влечет за собой беседы
грядущий вечер,
где утонул бы моих мыслей
тихий стон.
Но их украл бесчестный вор…

Ты незнакомая мне луна —
зачем прельстила меня —
грешника?
Святым не быть с тобою.
И мне недолго
суждено с тобою быть.
Заставишь волком
от безумия
в холодной ночи
перед тобою выть.
Ласки твоей не видеть мне,
даже простуженной ночью,
даже в лихорадочном сне.

Спрятал в карман время песком. —
Успокоился, —
думал, что хозяин его…
Глупым был – забыл о свойствах времени —
карманы протёрлись от него —
и незаметно у меня
неукротимый
песок
весь
высыпался.

Это всё серые будни,
серые будни – серее волков.
На картине заснеженных лесов.
Ели
стыдливо присыпаны белым.
Сосны
зеленым сверкают местами.
А облако – белая птица из сливок,
которых не хватает к черному чаю.

В ночи
тише и тише бормочут часы.
В мечты ведут невидимые мосты.
Мальчик упал в подвал
детских сновидений.
Вскочил.
Не желая тревожить
сумасшедших привидений.
Лучше бы по стуже пройти на улицу,
что дождь
намочил
лужами.
И гулять до восхода светил,
раз детям
снег не запретил.

Притупил чувства
для остроты ощущений.
Пишу только о том,
что мне близко —
кроме чувств
мне ничего неизвестно.

Ломаются кости как ветки, моей усталости.
И твоя беспомощная нежность
меня сводит с ума.
Срывай все плакаты, где написано: я люблю!