Елена Никандрова - Сто четыре недели. Стихи

За чередой тягучих зим,
За плотной тканью жалюзи
И за отсутствием (в связи…)
Тебя и многого другого,
За летом, осенью, весной,
Дремотой, болью головной,
За книгой, лентой новостной,
За смыслом сказанного слова —
Я замечать перестаю,
Как в доме рушится уют,
И на стене часы не бьют,
И не приходят часто гости.
Я забываю наблюдать,
Что лужи – тонкая слюда,
И птицы мчат туда-сюда,
И прибывают дети в росте…
За размышлениями вслух,
За обученьем ремеслу,
Предоставлением услуг
И прочим, прочим, прочим, прочим…
Я близоруко, без очков,
Иду, протиснувшись бочком,
С полупустым своим сачком,
Роняя бусины из строчек…
Иду, не глядя далеко,
На сопряжении веков,
Поставив личное на кон,
Туда, куда давно хотела.
Не понимая, но учась,
Что я не целое, а часть,
И не прощаться, а – прощать —
Мне будет самым главным делом.

В голове моей мыслям-птицам
Не воркуется, не сидится.
Разлетаются шумной стаей,
Добывая себе еду…
Мне дорогой ложится карта
В середине, в конце ли марта.
И витает вокруг, витает
Ненасытный свободный дух…

В голове моей гуще, гуще
Вырастают лесные кущи.
И кусты придорожной вербы
Обнажают свои пушки’…
Тесно чувствам, и думам тесно.
Дирижер моего оркестра
Торопливо и слишком нервно
Репетирует в две руки…

А над кущами купол неба
Раскрывается ежедневно:
То ли ярмарка будет, то ли
Цирк бродячий собрался к нам…
Провода согревают птицы.
У прохожих сияют лица.
И афиша кричит: гастроли —
В главной роли сама Весна!

На чайнике написано Е.К.
Две буквы – монограмма на металле.
Их вырезала штихелем рука.
И я себе такого намечтала…

На улице Зеленской за Кремлем
(Теперь уже название другое)
Был выстроен большой кирпичный дом —
Для причта и священников покои.

За полверсты отсюда – главный храм.
А во дворе каретная и кучер.
И чайник кипятился по утрам,
Тот самый с деревянной гнутой ручкой.

И подавали булочки к столу,
С начинками – вишневой и творожной.
Заваренный по правилам улун
По чашкам разливался осторожно…

Все это я придумала сама.
Но правда в том, что ты в восьмидесятых
Залез в полуразрушенный сарай
И там нашел не клад, но уйму всяких

Вещей, забытых кем-то. Был псалтырь,
Огромный, рукописный и тяжелый,
Подсвечники, подставки под цветы
И чайник этот с ручкой обожженной.

Не видя в этом страшного греха,
Ты подарил, а я поцеловала…
На чайнике написано Е.К.:
Твоей рукой – мои инициалы.

Я вспоминать, наверно, не устану:
Дорога… небо… желтые поля,
И мы вдвоем – в полотнах Левитана —
Идем неспешно, бабушка и я.

На ней простое платье за колено.
И серебрятся пряди в гребешке.
Она идет под самым солнцем слева.
Моя рука в ее сухой руке.

Идем: с короткой стрижкою девчонка
И женщина – седая голова.
Мы говорим о ком-то и о чем-то,
Но остаются в памяти слова:

«Умру и я (не боги мы, а люди).
Мне ничего не жалко, лишь детей.
Когда-нибудь… когда меня не будет…
Ты вспоминай, как шли мы в этот день.»

…И не поймешь, какая серия.
И не подходит ключ к замку.
Цветет забывчивость весенняя,
Растет апрельское «ку-ку».

Мы разговариваем жестами
За недостаточностью слов.
Мы все немного сумасшедшие
И потерявшие весло.

Одни – на лодке ли, на льдине ли —
Плывут, не зная, где причал.
Другие – рты на них разинули
И непонятное кричат…

Пестрит афишами Кустурица.
Звонит какой-то аноним.
К иным присмотришься на улице —
Как будто счастливы они.

Вот пожилой мужчина в трениках
Несет стихи свои в собес…
Мы знаем все о шизофрениках,
И только малость – о себе.

Город смотрит беспризорником
в окна кухонные наши.
Ты сверяешь сны по соннику,
я – часы по Спасской башне.

Между нами мост извилистый,
и шоссе, и виадуки…
Но когда меня увидишь ты,
будет кофе сварен в турке,

Сон окажется разгаданным
и разобранным на части,
Замелькает время кадрами
неосознанного счастья.

Батарейка, хоть из лития,
без остатка разрядится.
Затяжное чаепитие
разрумянит наши лица…

Нам общаться бы без повода
от апреля до апреля.
Может быть, тогда и городу
станет легче и теплее.

Мой возраст – это лаконичность
В одежде, письмах и еде,
Невозмутимость в жизни личной
И чей-то скрытый пиетет.
Мой возраст – это мыслей ворох,
И в то же время спелость чувств,
Договоренность, а не ссора…
Но, боже мой, какая чушь —
Арифметическая разность
Двух зафиксированных дат,
Когда бежит по венам радость,
Когда платок завязан в бант,
И без причины улыбаться
Есть сразу несколько причин.
А улыбнешься – минус двадцать.
Мой возраст – сумма величин,
Не поддающихся учету,
Не потерявших новизну:
Мечта, дорога, джинсы, челка
И куча планов на весну.

Если проснуться ни свет ни заря
посередине весны,
можно услышать, о чем говорят
в небо летящие сны,

можно увидеть сороку в пенсне,
в модной тужурке – чижа,
и не заметить, что в городе снег
так и лежит как лежал.

Если проснуться, пока во дворе
дворник не шаркнет метлой,
можно услышать дыхание рек,
шепот плотвы под водой,

можно у шторы оконной застыть
и рассмеяться на то,
как перед кошкой расселись коты
в тонких линялых пальто.

я видела – почки набухли,
снега поглотила земля,
у девушки – юбка и букли,
у парня – восторженный взгляд.

я слышала птичьи распевки,
детей нескончаемый смех.
весной не нужны терапевты,
вы просто доверьтесь весне.

она-то обманет, конечно:
поманит и вновь оттолкнёт.
но как не поверить в подснежник —
цветок, пробивающий лёд.

Музей изобразительных искусств…
На лавочке гранитной не сидится.
Спире'и распускающийся куст
Заигрывает с птицей.