Александр Левинтов - 4 | Последнее

Это пряно, это пьяно, бесшабашно.
И безбашенно гуляет хмель по ветру
Листопад – гуляка вечный нараспашку:
Ни вопросов, ни забот и ни ответов.

Я плыву по спелым листьям как по шпалам,
Потеряв года, и совесть, и усталость.
Я сегодня разойдусь – в большом и малом,
Раскаленный, как металла побежалость.

И поется, пьется – горько и неистово,
И свободно, и живешь слегка поэтом,
И приходит молодость исызнова —
Я наотмашь прошиваю бабье лето

В холодной трезвости бокала
– всю горечь страсти и ночей:
я помню: сбросив покрывала,
ты бросилась в постель: «налей!»

И мы безумствовали… розы
шелками падали на пол,
нам не хватало слов и прозы,
вдали от суеты и зол.

В мутящей горечи напитка,
как в водопаде: всё потом.
и сердце – раскаленным слитком
пылало жертвенным огнем.

И вот опять: я вновь вливаю
холодный яд, сухой миндаль.
твоя улыбка где-то с краю,
и в синеве тумана даль.

У снегопада
свои привычки
одна отрада —
снимать кавычки
с любой отравы
в руках отмычка,
а проще – штопор
нальем, ей богу,
немного шпротов
нам на подмогу
мети, поземка,
пока звереем,
наполним емкость
на страх евреям
а вот и сало
«привет из Крыма»
и чтоб немало
и лить не мимо
а хорошо бы
в пургу такую
немного воблы
под взвесь пивную
живем однако
совсем неплохо
почти Монако
для наших лохов
мне врач районный
ногою топал
марш похоронный
«уймись, пропойца,
ведь скоро сдохнешь»,
но я же горец,
рожден под Сходней…
да, «три семерки»
почти задаром,
а помнишь тёрки
над «солнцедаром»?
вот было время:
теперь – в проране,
и пьем, не меря
ногтем стаканы…
стихия стихла
и не закрыто
слетал бы мигом,
пока накрыто

Утром проснусь,
Кофе опять желудёвый,
После вчерашнего – жуть,
И хер – такой хреновый.

На фиг тогда вставал?
Смотреть на себя уныло.
Жить еще не устал,
Но помирать – постыло.

Где-то остался рассол —
С него пронесет как надо.
Всё: добриваюсь, пошёл
Это не жизнь, а досада

Видеть всех вас разом —
С души воротит, однако,
Еду в маршрутке раком
До подземельного мрака

В глазах от вчерашнего сыпью,
Всё: дальше не шагу —
Если сейчас не выпью,
То тут же умру и лягу

Где-то там на работе
Кому я такой нужен?
На этой высокой ноте
Я просыпаюсь в луже

И снова тепло, как в маме,
Тихо и хрен, что видно,
Может, отмыться в бане?
Жизнь, вот, прошла – обидно…

с дальнего наветренного юга,
где пираты славные ночуют,
зародившись в адове тайфуна,
к нам пришла нахмуренная туча

и закрыла небо темнотою,
подгоревшая с насыщенного пода,
наковальню изготовив к бою,
нагоняя страху на природу

ветры зашумели, задрожали,
я – к стакану с терпким совиньоном…
мир исчез: и близости и дали,
с неба – пулемётные патроны

и дышать – так чисто и свободно,
и гремит разгневанное небо,
ливень – торопливою походкой,
я – вино закусываю хлебом.

пусть гремит над нами неустанно —
мы в могилах в тишине замолкнем,
а пока – божественно и странно:
мир в огнях и грохотанье мокнет.

мне кричать или летать охота,
рука плещет совиньон в избытке
будто исповедует кого-то
на электро-громодальной пытке

мне теперь безумно и пропойно,
снова юность, снова без оглядки,
снова с миром – брудершафт и войны,
и сухим, до полного, зарядка

Под грохот кружек,
в родном кружале,
мы пьём, не тужим.
В чуть сизом зале
плывут цитаты
и междометья,
по пять на брата
за многолетье.

Пусть темень ночи,
дневная серость
нас не морочат.
Хмельная спелость
пивов баварских
октоберфеста
и девок сладких
под вальсик-престо.

Шумит пивная,
горланя песни,
почти у рая
и круг наш тесен.
Тяжёлой думой
себя не муча,
чего ж не плюнуть
в работы кучу.

седой как пепел,
и сушит нёбо,
прозрачен, светел,
как листья клёнов.
мой серебристый,
неприхотливый,
теки, неиствуй!
под бледной ивой
стихи слагаю,
хмельной от песен.
в сединах мая
под сыр как плесень
мы размышляем
о том, что было,
слагаем шлягер.
паникадило
в пьянящем храме
клубами мыслей
висит над нами
как воля вышней
и смелой силы…
мой Pinot Gridgio
приятель милый…

Сладость боли, сладость грусти,
Слабость мыслей о прошедшем:
Вот глоток, который впустит
Вихрь иллюзий сумасшедших

Мне в ночном вине покойно —
Одиноко и свободно,
Где-то в Палестине знойной
Пастухи сидят при родах.

О высоком и великом
Растянулись на пол-мира,
как прическа Береники
Мысли старого сатира

Неба нет и горизонта —
Запертый в ночной квартире,
Я сижу перед иконой
В бесконечном тихом мире.

Сладость боли, сладость грусти,
Слабость мыслей о прошедшем:
Вот глоток, который впустит
Вихрь иллюзий сумасшедших

Мне в ночном вине покойно —
Одиноко и свободно,
Пахнет кьянти летним зноем,
Виноградом беспородным.

О высоком и великом
Растянулись на пол-мира,
как прическа Береники
Мысли старого сатира

Неба нет и горизонта —
Запертый в ночной квартире,
Неспеша веду ремонты
Самого себя и мира.

Утомленные невзгоды,
Боли, годы и желанья —
Всё проходит, лишь свобода
Утром снится на прощанье.

Ван Гог, абсент
И кипарисины,
В плену общественных оков,
В бреду курчавом облаков
Любви исток и поиск истины
Среди жующих едоков.

Ван Гог, Винсент,
Под Арлем брошенный,
Дождем разбавленный абсент,
Иллюзий искреннее крошево.
Над виноградниками высится
Светило в тысячу ампер

Абсент, Ван Гог,
Цветы дальтоника
Табак, кабак, угрюмый бог,
И беспощадная буколика,
Хромой на все копыта, мишурный,
Париж больной и вечно вычурный,
Безухий странный человек.