Павел Манжос - Из песен рождаются звезды

Мы строили путь осиянный,
До неба добраться хотели,
Но стали чужими друг другу, —
Так сделал разгневанный Бог.
Понять мы не в силах ни слова
Из тех, что другие глаголят,
Мы только себя понимаем, —
Так сделал разгневанный Бог.

Тяжка ты, верховная кара!
Ведь нынче — что башня до неба! —
Халупу, и ту не построишь,
На разных крича языках.
О гордости, чести и славе,
О верности и благородстве,
О долге, о правде, о мире
На разных крича языках.

Все сдвинулись прежние меры,
Все стёрлись былые значенья,
Лишь деньги не вырвала буря,
Но деньги не мерят всего.
Великий хаос в Вавилоне
От грешного столпотворенья,
Великая купля-продажа,
Но деньги не мерят всего.

Несладко и с золотом нищим.
Мы с грустью теперь вспоминаем:
Был песней, связующей души,
Потерянный общий язык.
Когда-то ещё мы отыщем
Согласья чарующий раем,
Ласкающий грубые уши
Потерянный общий язык!

Оно прилетает ко мне
В пурпурно-горячем атласе,
Оно преподносит вина
Хрустально-воздушный бокал.
Я пью вековое вино,
Имея мгновенье в запасе,
Чтоб песни расправить — и в путь,
В страну многомерных зеркал!..

Без той, без другой, стороны
На этой — ни правды, ни смысла.
И, стало быть, сердцу нужна
Стихов заповедная вязь.
Она из забытых глубин
Достанет волшебные числа,
Чтоб Вед золотистая нить
Меж нами не оборвалась.

В круженье нездешних планет
Живу, ни к одной не готовясь,
Но знаю, что путь их и свет
Всё явственней день ото дня.
Единое знание Вед
И есть вековечное «совесть» —
И нет меня, если их нет,
И света им нет без меня.

Вы шли не туда, и строили вы не то,
Из тёплых квартир выводили вас без пальто
И лгать заставляли во имя святых начал,
А Бог милосердный оглохшим сердцам кричал.

А Бог милосердный печально глядел с небес,
Как празднует в храмах взбесившийся красный бес,
И плакал от боли за вас оскорблённый Бог,
И слышали стены горящей иконы вздох.

И ныне вы тщитесь детей своих обмануть:
Ошибки, мол, были, но, в общем-то, верен путь —
Тот путь миллионов, сгоревших в котле войны,
Тот путь миллионов, замученных без вины,
Тот путь миллионов, швырнувших себя в костёр,
Лишь вождь и учитель железную длань простёр.

Ужасная вера — в божественный сан Иуд,
Ужасная пытка — не помнить про Страшный суд,
И вечным укором вам с фото- и кинолент
Глядит ваш кровавый великий эксперимент.

…А в Смутный год возвысилось хамьё.
Провозгласив всеобщее ничьё,
Оно, свою победу торжествуя
И силу вертухайную почуя,
Воздело свиномордие своё.
И, где сияли храмы, — там гнильё,
Где колосились нивы, — там быльё,
Где расцветали сёла, — строй в ружьё
Да за «колючкой» — зечное рваньё,
Да воровское грает вороньё.
Играя в «классы», наточив копьё,
Всемирный бой затеяло хамьё,
И миллионы нерасцветших жизней,
Забытых, не помянутых на тризне,
Вмиг обратились в пепел и смольё.
Но свои классы есть и у хамья
(Да, собственно, о том и речь моя):
Одно хамьё доносы лихо строчит,
Другое всё великое порочит,
А третье строит «планов громадьё»,
Прекрасно зная: все они — враньё.
Но после возвышения хамья
Нет прежних нот и в песне соловья…

Хоть верть-круть,
Хоть круть-верть,
Пройдёшь путь —
Придет смерть.

Взор ям — стыл,
Суров спрос:
«Зачем жил,
Что в мир нёс?

Какой круг,
Какой стяг?
Кто твой друг,
А кто — враг?

Весом груз
Твоих дел?
Ты был трус
Иль был смел?

Летал вскачь?
Рубил вщеп?
Ты был зряч
Иль был слеп?»

Когда в мир
Ты нёс свет,
Ты был сир,
Но он — нет!

Когда дел
Был благ груз,
Ты был смел,
А враг — трус.

Когда ж зряч
Ты был в смерч —
Тогда плачь
Твоя смерть!

Воронеж… Семь улиц Стрелковых
Дивизий, а может быть, восемь.
И мало небес васильковых,
И много — свинцовых, под осень.

Два Ила возвысились гордо,
На выезде — тридцатьчетвёрка,
Солдат, защищающий город,
Из камня его гимнастёрка.

Всё ясно с названьями всеми,
Но мысли как в бешеной скачке:
Зачем обозначен на схеме
Кривой закоулок Землячки?

К чему это? Что за нелепость —
Дать вечность кликухе жиганской!
Была в обиходе свирепость
У дамы той в годы гражданской.

И улица двадцатилетья
Октябрьского перерасчёта
Стегнёт по глазам будто плетью,
Убийц удостоив почёта.

Пол-Пушкина — пол-Воронцова,
Никитин, поникший до дрожи.
А в доме поэта Кольцова —
Шалман золотой молодёжи…

Пусть подлое, в дымке растаяв,
Уйдёт в свои тёмные дали
И бомбометатель Каляев
Исчезнет с лица магистрали!

Пусть скатится лениноидол
К чертям в окаянную пропасть,
И град, с обновившимся видом,
Сметет с себя красную копоть,

И вместо отлитого срама —
Там, в парке, где бегают дети, —
Широкий проспект Мандельштама
Появится в городе-свете.

И съезд воссияет Марины,
И, клёнами жарко алея,
Овеет красою старинной
Алёши святая аллея.

И набережной Анастасии
Раскроются светлые длани…
Не будет прощенья России,
Не будет спасенья России,
Не будет крещенья России
Без этих высоких названий.