Дмитрий Гавриленко - Над солнцем яркокрылым. Венки сонетов

Попробуйте рукой, глазами троньте!
Вон океан, а где же берега?
Отец-солдат на всём великом фронте
Надёжно видел каждого врага.

И потому он одержал победу,
А тут и растерялся, и притих,
И заболел и, как огонь, погас.

За ним пошла и мать моя по следу.
Остался мне от грустных дней лихих
Один коварный миг, кровавый час.

Один коварный миг, кровавый час,
Преследует меня с упорством диким,
Он глубину сознания потряс
Нечеловечески-ужасным ликом.

Лишиться сразу милых лебедей
И преданных друг другу, и красивых,
В беде застрявших, словно в лебеде,
А ждали их и яблони, и сливы.

Я молча над могилами стоял,
Над солнцем яркокрылым и домами
Под соснами, где хорошо дремать

Крестам рядком, ни капли не таясь.
Но что-то в глубине души сломали,
Похоронивши и отца, и мать.

Похоронивши и отца, и мать,
Я стал другим и многое отринул.
Их опыт жизни не перенимать,
У них забрали птицу и скотину.

Потом свезли за тридевять земель
Односельчан, а кладбище осталось.
Среди крестов теперь поёт метель,
Но в бесшабашности слышна усталость.

Накрыла чернобыльский след зима,
А он блестит из-под сугробов лет,
Коварный, грязный свет его несносен

В тишайшем уголке, где закрома
Спокойствия и вечности билет
На кладбище среди зелёных сосен.

На кладбище среди зелёных сосен
Видны в снегу роскошные цветы,
Которых цвет естественен и сочен,
И кровь из них сочится на кресты.

Длинна она, последняя квартира,
Красна, как угольки в седой золе,
И шепчет мне, что тайны микромира
Таинственнее прочих на земле.

И кажется, что здесь торчат антенны,
И явственны безмолвные слова,
И несомненна эта связь для нас.

А мы на белом свете несомненны?
Там, где горчит засохшая трава,
Я плакал так, как плачу я сейчас.

Я плакал так, как плачу я сейчас.
Да будут грозы, слёзы не напрасны!
Мой тихий, мой родной очаг погас,
Но он живёт, по-прежнему прекрасный.

Мне от него по-прежнему тепло,
И в этом главный смысл родного дома.
Царапнул сердце, словно гвоздь стекло,
Незримый враг, что вырос, как истома.

Набедокурил здесь и не ушёл,
А спрятался в расселины и щели,
Как водяная тонкая струя.

Жена накрыла к годовщине стол,
И за него со мною рядом сели
Воскресшие мгновенья бытия.

Воскресшие мгновенья бытия —
Четырнадцать печальных откровений.
В момент от пробужденья до бритья
Поднял до неба пыль гигантский веник.

Родители за праздничным столом,
А бывший мирный атом чернобылит.
И Пасха, и весна в саду моём
Не расцвели, а просто жили-были.

Как нелегко все это вспоминать:
Красавицу просторов русских – осень,
Один коварный миг, кровавый час.

Похоронивши и отца, и мать
На кладбище среди зелёных сосен,
Я плакал так, как плачу я сейчас.

Закончился роскошный листопад,
Шептал, шуршал и в небесах растаял.
Морские волны всё ещё не спят,
Катясь легко, как истина простая.

Не спит, а дремлет суматошный сад,
На листьях перепревших вырастая.
Закат к морозу красен, полосат,
Лихих карет спешит к подъезду стая.

О, сколько быстроногих щеголих
Степенно по ступеням в дом вошли
При родственнике, важно разодетом!

Лакеи, кланяясь, встречают их;
С мелодией от ноты соль-земли
Зашелестели платья над паркетом.

Зашелестели платья над паркетом
Колоколами пёстрыми в кругу,
Как на лугу букеты пляшут летом
Среди травы, согнувшейся в дугу.

Открылась дверь – вошла Елизавета,
Обворожив покорного слугу.
Мне кажется: достойнейшим приветом
Мгновенье это в сердце берегу.

Ей тридцать лет, полна очарованья,
Она, как день июньский, хороша;
Брильянты разноглазые слепят.

Он – кладезь и огня, и дарованья.
Избыточно горит его душа:
Прекрасна дама с головы до пят.

Прекрасна дама с головы до пят.
Давно ли из родительского дома
Увез её сиятельный солдат
Своей женой – желанной, незнакомой?

Как молода она! От прошлых дат
В груди растёт приятная истома.
Так было с нею десять лет назад,
Сгоревших на ветру сухой соломой.

Кокетливость подарит ей Париж,
Родители – и рост, и красоту
С белоцерковским розовым рассветом.

И вот сейчас ты радостно паришь,
По-прежнему в негаснущем цвету,
Воспета восхитительным поэтом.

Воспета восхитительным поэтом,
Осталась непреклонна и горда,
А в сердце, свежим чувством разогретом,
Воздушные воскресли города.

Здесь адюльтер совсем не под запретом,
И в доме губернаторском, когда
Он щёлкнет еле слышно шпингалетом,
То прозвучит в губернии всегда.

Распахнуто окно – идёт любимый,
И распростёртые объятья ждут:
Порывы юности вернутся вспять.

Но лучше, если сблизит вальс, поднимет,
Закружит вас на несколько минут…
Деревья вековые сладко спят.

Деревья вековые сладко спят,
А Пушкин окрылённый с нею рядом.
Встречается прозрачный, долгий взгляд
С прозрачным и красноречивым взглядом.

И дам, и кавалеров – как опят,
То пляшут пары, то идут отрядом.
Их пёстрый, длинный кружевной наряд
Похож на змейки с несмертельным ядом.

Поэт чудесным локоном сражён,
И бьющимся, и вьющимся на лбу,
Когда графиня медлила с ответом.

Все ждут беспечный танец котильон,
Где выберут партнершу – не судьбу,
И всё-таки волнуются при этом.

И всё-таки волнуются при этом
Предчувствии избранницы своей,
А бал плывет мазуркою-балетом
Всё грациозней, бойче и быстрей.

Элиз жива традицией, заветом
Из русско-польских смешанных кровей,
Богатством предков, добрым их советом,
Приветливостью, красотой бровей.