Дмитрий Гавриленко - Над солнцем яркокрылым. Венки сонетов

Как древность рода Пушкина чарует!
В причудах танца ценит он задор
И за него намерен ставить пять.

Он даму взял на грудь, он озорует,
Шепнув куплет про волю и простор, —
В шикарном зале блеск и шум опять.

В шикарном зале блеск и шум опять,
И парам до друг дружки мало дела.
Поэт от счастья целый мир обнять
Желал душой, которая запела.

Его восторг не выкрасть, не распять;
Она певца отметить захотела
И этому стремлению – сиять
Сиятельным особам без предела.

Здесь море кружев, шёлка и цветов.
Графиня в белом платье на виду
Любуется своим одесским светом.

Поэт её боготворить готов
За ум блистательный и красоту,
Усиленные строгим менуэтом.

Усиленные строгим менуэтом,
Любезность, нестроптивость, доброта,
Вальсируя, продолжились дуэтом,
К мазурке вместе выйдя неспроста.

И заслонили мощным силуэтом
В тот миг, как породила суета,
Надменность, рот открывшую наветам,
И властность, что безвластию чета.

Мужские соло – соль и шик мазурки,
А после них она идёт на спад;
Устала, и в усталости светла.

И кажется, как будто для прогулки
Мелькают, и мерцают, и спешат
Тут нежные воздушные тела.

Тут нежные воздушные тела
Как символы души простой, открытой,
Которая кружилась и плыла,
Кружила зал, как легкое корыто.

И каждая любимого ждала,
Сверкнув поэту грацией забытой:
Она из материнского крыла,
Пушинкой из усадебного быта

С надеждой тайною явилась в свет
Под множество строжайших глаз
С напутствием бодрящим, кратким, лестным.

А талию её стянул корсет,
А ножки из-под платья напоказ
Наполнены изяществом прелестным.

Наполнены изяществом прелестным
Все те, кто ожидает котильон.
В роду кадрили больше всех известным
Считается в роскошном вихре он.

И вертопрахам, и кокеткам местным
Веселья будет полный павильон,
А шум пойдёт по всем домам окрестным,
Что Пушкин платьем белым окрылён.

О, не проста графиня Воронцова!
Жена вельможи не заметна в ней,
В её живых пленительных чертах.

Горят, пылают губки так пунцово,
Как будто привлекают всё верней
Невинностью в брильянтах и цветах.

Невинностью в брильянтах и цветах
Не каждый ангел прелести отмечен,
Когда на грешных, на земных устах
Печать любви и враг бесчеловечен.

Такие розы, а не на кустах!
Их след блистателен и быстротечен,
Как свет от чудных перстней на перстах;
Лишь давний бал неповторим и вечен.

Упал цветок, красу боготворя,
На грудь полуоткрытую графине,
Где кожа, словно первый снег, бела.

Раскрылась величавая заря,
И для её величия отныне
Оставил Пушкин важные дела.

Оставил Пушкин важные дела,
Задорный, молодой и кучерявый.
От жёсткого рабочего стола
Он к ней пришёл, забыв заботу славы.

Причудливо фортуна их свела!
Одесса, как Помпея в бликах лавы,
Царицею сидит среди села
И улыбается, о Боже правый!

Где лесть свила покойный уголок
И фоб, и фил, и фавн, и англоман
На редкость злоязычны и бесчестны.

Печально улыбается пророк,
Предвидя кратковременный роман,
Спеша на бал к волшебницам чудесным.

Спеша на бал к волшебницам чудесным,
Нельзя не слышать крылья за спиной.
Они плясать помогут в круге тесном
Вдоль зрителей, столпившихся стеной.

Зашаловливит котильон, и здесь в нём
Графине не бывать уже одной.
Надежда в сердце Пушкина воскреснет
На радостную связь с душой родной.

И непременно станет на колени,
И угадает искренний девиз,
Разгадывать незримое мастак.

Через платок без устали и лени
Перемахнет в присутствии девиц,
Лелея женщину в своих мечтах.

Лелея женщину в своих мечтах,
Он пребывал в рассеянье великом,
Держал её – остался же в руках
Лишь перстень с ярко-красным сердоликом.

Подарок сей запомнится в веках
Таинственным и неподкупным бликом,
Окажется в заснеженных местах
Для ссыльного призывным милым кликом.

Любое заточенье – как подвал!
Вельможа из прославленного рода
Изрёк отборнейших ругательств град

И Пушкина мерзавцем обозвал,
Когда притихла за окном природа,
Закончился роскошный листопад.

Закончился роскошный листопад,
Зашелестели платья над паркетом.
Прекрасна дама с головы до пят,
Воспета восхитительным поэтом.

Деревья вековые сладко спят
И все-таки волнуются при этом.
В шикарном зале блеск и шум опять,
Усиленные строгим менуэтом.

Тут нежные воздушные тела
Наполнены изяществом прелестным,
Невинностью в брильянтах и цветах.

Оставил Пушкин важные дела,
Спеша на бал к волшебницам чудесным,
Лелея женщину в своих мечтах.

Темноволосый, шустрый, ясноглазый
С друзьями веселится на пиру,
А позади – лицейские проказы.
А впереди – прикованность к перу.

Приятелей шумливые приказы
Похожи на беспечную игру:
«Достаньте нам, поэты-скалолазы,
Волшебный, чистый камень поутру.

Прозрачный камень принесет свободу,
Властителю попав и в глаз, и в бровь,
Напомнив зримо нашу старину».

Возможно ли: пройдя огонь и воду,
Приблизил разрушение и кровь
Поэт, возвысивший свою страну?

Поэт, возвысивший свою страну,
От ненависти жил далековато.
Роскошный бал, сплошную тишину
На выбор, если хочешь, бойко сватай.

Он выбрал бал, красавицу одну:
Вся кожа белизною схожа с ватой,
Лицом затмила светлую луну,
Что пух, легка, хотя и полновата.

А ножка самой маленькой была.
Однако от родителей – отказ,
Как будто их обязанность – отказы.

И вот жених у краешка стола,
Прощаясь с милою в последний раз,
Рассыпал чудо-строчки, как алмазы.

Рассыпал чудо-строчки, как алмазы,
О чувстве сокровенном на листке.
Цветком пунцовым, вынутым из вазы,
Поэт увидел счастье вдалеке.