Вячеслав Евдокимов - Возмездие

Рабовладельческая шайка
Живёт за счёт Рабов труда:
– Давай, Раб, труд вовсю вздымай‐ка,
Не то в момент придёт беда!

Твоя вся чёрная работа
Из года в год, из часа в час,
Твой вид – безумная нам рвота,
Все блага только лишь для нас.

На ваших бодро спинах скачем,
Взбодря клешнями вам бока,
Добро иметь чтоб, стать богаче,
Ведь тяга к ним сверхвысока.

Мы запрягаем вас в телеги,
Тюки навьючивши добра,
Нам быть от них чтоб в томной неге
С утра и снова до утра.

На что имеет право Белый,
То Чёрным, Красным ввек табу,
Пинок под зад им скороспелый,
За возмущенье – быть в гробу,

Ведь вы ничтожнейшая каста
Без всяких жизненных всех прав,
Судьба с того грызёт зубасто,
С того имейте смирный нрав.

И вереницей спешно мчатся,
И ищут, носят всё еду,
Клешней боятся Белых клаца,
Чтоб не накликать вмиг беду.

Попробуй съесть съестное что‐то,
Найдёшь, несёшь что на горбу,
Пусть с голодухи и охота,
Вмиг явит Смерть на то табу.

Под небом лишь – ютиться право,
Под ливнем, холодом, жарой,
Вот жизнь никчёмна, как отрава,
Иди с того хоть на убой.

Сгонялись вон с скамеек Белых,
По тропам их идти – запрет,
В клешнях вмиг будешь очумелых
И пищей станешь на обед.

Но Белый ум смотрел всё в Завтра,
И он смекнул, сообразил,
Уничтожать рабов что трата,
И внешне к ним стал вроде мил…

Создать позволили им семьи,
Рабов в хозяйстве стала б тьма,
Глумились, ясно, надо всеми,
Они тупого, мол, ума.

Вот семьи Чёрным только в радость,
Отрада в них, хотя б на миг,
При этом душ была парадность,
Стихал от боли тяжкий крик…

Семья же Белым вот обуза,
Ведь жить старались лишь в себя,
В своё бездоннейшее пузо,
Вовсю безделье лишь любя.

С того, глядь, численность их меньше
Вдруг стала, чем их всех Рабов,
Как подшутил над ними Леший,
Всё меньше, меньше средь годов…

К тому же, семьи однополы,
А всей традиции закат,
Над нею меч завис крамолы,
Её спихнули напрочь в Ад.

То идиотская их мода,
Вот род их напрочь угасал…
Спасенью не было уж брода,
С того и род их стал вон мал.

Тут ужаснулись и решили
Чуть рабства снизить дикий пар,
Не быть однажды чтоб в могиле,
Чтоб не хватил расплат удар.

Права даруем, мол, свободны!
В душе злорадства же угар:
– Но вы ничто. Мы благородны!
В труде взвивать вам вечно пар.

Позволим слугами трудиться,
Но где есть Белый, Чёрный – вон!
Отвратны, мол, все ваши лица,
Вы Муравьиный низший клон.

Вот Чёрных тяжкая работа,
Оплата мизер, нет и той,
Зато в труде обилье пота,
Да всё под Белою пятой…

Абориген как – друг их Красный —
Что был прорежен, без земли,
Он также жизнью жил ненастной,
Вот ввек и был всё на мели…

Живут в теснине Резерваций,
Чуть ступишь прочь, так сразу смерть.
А Белых клан вкруг ходит цацей,
Его задеть никто – не сметь!

Вот жизнь такая год из года.
У Чёрных, Красных рос всё дух,
Взывала к Счастью их Свобода,
Порвать неравенство вон в пух!

Крепилось твёрдо Единенье,
Самосознанья дух всё рос,
Разбить неравенства вон звенья.
Борьбы был отблеск буйных гроз.

Ведь доносил им Ветер запах,
С какой‐то пряной стороны,
Где нет Свободы в злобных лапах,
Где Муравьи подряд равны…

Они с блаженством то вдыхали,
Желали, было чтоб у них
Такое ж, жили не в подвале,
И Белый не был б адский псих…

Судьбу свою вершить хотели,
Они такие ж Муравьи,
Хоть цвет другой и был на теле,
Такие ж дети у Земли.

По существу, и нет различья,
А значит, все равны вокруг,
Знать, угнетать и нет приличья,
И преступленье – гнать в Ад мук.

К тому ж, есть срок долготерпенью,
К тому ж, копился силы пар,
Чтоб быть под Счастья дивной сенью,
Кулак к тому растил удар.

Сил равновесья уж ничтожно,
Любой подвох бы вызвал взрыв!
Гляделся он бы уж не ложно,
Стал б беспощаден и бурлив!

Уж Чёрных, Прочих – поселенья,
И за Районом уж Район…
Свои порядки там, правленье,
Своя охрана и закон.

Туда не суйся, гонор Белый!
Ты там никто и твой там крах,
Хотя и будешь нагло‐смелый,
Вон разнесут тебя во прах!

Их Муравейники – халупки,
Создать хоромы нет ввек средств,
Вот осыпаются и хрупки
Все с края пышнейших соседств

И в окруженье изваяний
Героев Белых и солдат
В чинах великих, высших званий,
Что принесли не Белым ад…

Детей пугали малых ими,
Чтоб обходили стороной,
Не почитали ввек святыми,
Ведь касты были те иной.

На них и пыжилась всех злоба,
И был в их сторону плевок,
У тех бездонная утроба:
– Не чти таких вовек, сынок.

И так в цветных всех поколеньях
Был ненавистный к Белым взгляд,
Хотя стояли на коленях
Пред ними. Душ то не парад.

Но сила духа всё же зрела,
А там, глядь, смелость родилась,
Отпор чтоб Белым дать умело,
С себя чтоб сбросить кличку «мразь».

В протестах были чудо‐дрожжи,
Глядишь, хоть мал, но в том успех.
И Белый, чуя силу, в дрожи,
Глядь, он ничтожен средь их всех.

А потому спешит к насильям,
Убийствам, ярый взвив террор
Со всем свирепейшим двужильем,
В разбой пускаясь и разор.

Но есть конец долготерпенью,
И исчезает напрочь страх,
И раболепье к униженью,
И тяга в равных быть правах.

И вырывается наружу
Вдруг возмущенья дикий пар!
Вдруг смелость, свойственная мужу,
Несёт врагу что свой удар!

Все взъерепенились стихийно,
Жилища Белых разрушать
Вон принялись все самостийно,
В себе борьбы почуяв рать!

Пошли свирепые погромы
И статуй Белых напрочь снос:
– Долой неравенства законы!
И задирали гордо нос!

То месть была за все страданья,
За рабство многие века,
Пустились души их в исканья
Уж жизни лучшей, велика

Была их в этом разом тяга,
Но где та жизнь? «Громи подряд!» —
На это лишь была отвага,
Безумный ненависти взгляд.

И Белых тут же принуждали
Встать на колени пред толпой,
Что в рабства были тех вон трале,
С забитой жили все судьбой…

Вот тут‐то вздрогнул каждый Белый
И… на колени с дрожью встал,
Стал вон забитым, уж не смелым,
И даже ростом стал вон мал…