Вячеслав Камедин - Здравствуйте. Большая книга стихов

Ах, какая ты всё же желанная —
Лечишь зноем недужных собой.
Словно тихая песня, печальная,
Навиваешь душевный покой.

И придёт стужа лютая, зимняя,
Как похмелье долгое, винное…
И ночами мечтать о тепле,
Вспоминать о твоей наготе…

«Что ж взираешь, краса, как на грешника?
Не кори ты меня – я не свят», —
И услышу в ответ: «Ах, сердечный мой,
Мои мысли давно уж не спят…»

Ты закрой свои глазки усталые,
Нашалились как дети что малые,
Словно пьяные, глазоньки сонные,
Беспокойством дневным беспокойные —
Поскорее усни.
Прошепчу тебе тайну великую,
Как забор наш обвит повиликою,
Как шуршит, шелестит шаловливая
Ветром спешно листва горделивая,
Как вдвоём мы одни.
Там во тьме, за окном что-то страшное,
Что-то жуткое, что-то прекрасное.
Видишь там, вдалеке кто-то движется:
Горизонт бледным бликом колышется,
И горят голубые огни.
В наготе их есть что-то знакомое,
Что-то скрытное, что-то искомое.
Или это – та мнимость потерянная,
В поле паханном севом посеянная,
Или в поле том – мы.

Ты закрой свои глазки усталые,
От забот, от бессонницы впалые,
Красотою моею пристыженные,
Кулаками в угаре обиженные,
И тихонько всплакни.

Веки влажные, ночью целованные,
И ранимостью в детстве балованные,
Воспалённые, чуткие, чистые,
Надо мною участливо близкие.
Ты рассветность прими.

Видишь, чернь в той траве неподвижная,
Злая, добрая, скоропостижная…
А травою как пряною дышится!
Воздух чуется, воздух чуть слышится;
Неумолчны в саду соловьи.

Закрывай же ты глазки ладошками,
Прошепчу тебе сказки, где лошади,
Где добро и где Дева Небесная,
Где впервые охватит телесная
Боль, как дань за рассказы мои.

Пробито осиной остывшее сердце,
Что гнало по венам холодную кровь.
Открытая настежь скрипучая дверца,
Ведущая в логово чёрных богов.

Ступаю, едва ли касаясь ступеней.
Привратницы голые смотрят в глаза;
Их взоры чисты от тумана стеснений,
В их жестах зовущих нет тени стыда.

Седой гражданин, не стеснённый одеждой,
Высок, худощав и осанкою лорд
Отвесит поклон, прикрыв свои вежды.
И честью обяжет – предложит эскорт.

Ступаю, ведомый я тем гражданином,
Щекочет мне ноги его длинный хвост.
Туда, где огни, где престол властелина,
Туда, где веселье – владыка всех грёз.

Меня встретят женщины радостным криком,
Как будто бы с детства я с ними знаком,
И та, что прекрасней девиц этих диких,
Сухие уста увлажнит языком.

Закружимся мы в эротическом танце
Под музыку вальса, под ритмы тангО.
Смеяться, влюбляться, любить, удивляться…
Здесь нет невлюблённых, здесь все – за одно.

Ах! эта агония мук и стремлений,
Накала спирали – главнейший инстинкт!
В горниле вулкана хмельное плавленье
Танцующих вальс в многоликий гибрид.

В столь сказочном месте нет место лишь скуки,
Любой искушённый найдёт здесь игру:
Любовь, преферанс, фехтованье иль снукер,
Иль дуло Нагана приставить к виску.

Роится, грудится, хохочет, гогочет
Нагое безумие потных телес.
Играющий каждый ведущим быть хочет,
И каждый находит здесь свой интерес.

Слипаются лица в гримасу уродца,
Какой не приснится в ужаснейшем сне,
Не знаешь, порою, – лицо незнакомца,
Иль то, что француженки моют в биде.

Ступаю по мягкой обивке бильярда,
Шуршит, шелестит под стопою сукно,
И катится шар от меня близко, в ярде
Разбить пирамиду таких же шаров.

Удар молниеносен. И крайние – в лузы.
Биток же коварно свершает откат,
Как будто бы тянут незримые узы.
И кий уж другой отмеряет заряд.

Зелёное поле так быстро пустеет,
Останутся лишь меловые следы.
Погаснет окурок, на бортике тлеет,
Тепло рук забудут прямые кии.

И я посредине стола одиноко
Нелёгкими милями меряю путь,
И мне вместо солнца куска золотого
Вольфрам обжигает и плечи, и грудь.

Мгновенье – и всё исчезает и тает.
Несётся, грохочет стремительный лифт
Вперёд в безвозвратность, где тот восседает,
Кто прежде отверг свои крылья и нимб,

Кто ролью избрал себе быть за кулисой,
С начала времён кто искусный суфлёр
И мир делит чёткой кривой биссектрисой,
Готовя для мира последний костёр.

Ступаю и вижу его я со свитой —
Взошедший на трон из бочонков лото,
В жестоких глазах с затаённой обидой,
Закутанный наглухо в сером пальто.

Поэты, писатели, критики, барды —
В его царской свите всегда всякий сброд;
Занять его место они были б рады;
Смешной, суетливый, крикливый народ.

Теолог с философом спорят до брани,
Забавнее чей о душе анекдот.
Актёры с тоскливыми вечно глазами
На лицах весёлых творят хоровод.

Поодаль певицы поют напряжёно:
Шевелятся губы, и звуки слышны,
Но губы и звуки звучат искажёно,
Совпасть мелодично они не вольны…

Средь этой толпы, смешной и смешливой,
В профессорской шапочке с литерой М
Стоит человек, человек несчастливый
Со взглядом собаки, не нужной совсем.

Увидев меня, он слегка улыбнулся:
Забавным казался ему мой визит.
В ладони ладонь мою стиснул. Шатнулся.
И тихо спросил меня: «Грудь не сквозит?».

Режет факел мглу ночную,
Блики на стволах.
По тропинке в глушь лесную,
Путаясь в полах,
Братство тайное для мессы
К алтарю идут;
Как актёры в жуткой пьесе,
Акт сыграть в зловещем месте
Сатанинских слуг.

Там, где храм, хранимый лесом,
Стережёт печать
На вратах к подземным бесам,
Где в Геенну гать.
Валуны где подпирают
Капли серых туч,
Из костров огни взметают
Сотни искр и оплавляют
В дождь небес сургуч.

Пляшут факелы и тени
Вкруг гранитных глыб,
Стол для жертвоприношений
Каменный там врыт.
Сиротливый лист осенний
На плите дрожит,
Точно знает, нет спасенья
Для того, кто в час моленья
Потревожит их.

На подмостках дикой сцены,
Меж лесных кулис
Развернулось представленье —
Пали Братья ниц;
Ими Ордена гроссмейстер,
Книжник и колдун,
Словно дирижёр оркестр,
Верховодит, вставши в центр
Сумрачных фигур.

В капюшонах, в рясах чёрных
Шепчут, ворожат;
В чашах медных и огромных
Уже спирт почат;
Заклинанья колдовские
Он читает вслух,
И слова его глухие
Гулкой россыпью гордыни
Возбуждают слуг.