Иван Реуцкий - Лирика

Бокал бордо и туз, к стене прибитый!

Поручик! Кий возьмите в руки, а не бант!

Холодному эфесу будьте верны!

Ваш добрый друг-гусарский кант!

Говядина подкрепит ваши нервы!

Вдохните полной грудью дым пороховой!

Он лучше уксуса прочистит ваши мысли!

Что, дорогая? Нам пора домой??

Иду! Sheri! А вам – не киснуть!

Я ни на что не претендую,

Мой странный графоманский бред

С поэзией роднит лишь чудо,

Что можно срифмовать куплет в обед.

Я еду в этой электричке без билета,

И я всегда готов сойти,

Остаться лишь смотрителем усталым,

Переключать и стрелки, и пути.

Смотреть, как пробегают мимо

Красивые поэты-поезда,

Слезливо вслед смотреть учтиво.

И семафор горит, как красная звезда…

Бабушка Аксинья по двору носилась

Бабушка Аксинья дико голосила.

Падала, пласталась серою вороной,

Подгибала яблонь слабенькие кроны.

И ногами с силой грязь она месила,

И подолом юбки брызги разносила.

Истово крестилась в небо что есть силы

И кричала громко: «Господи! Окстилась!»

О добрая моя, бездарная душа!

Зачем тебе страдать о невозможном?

Зачем ты скачешь, словно вша?

Ведь ты, как вша, мала и так ничтожна!

Иллюзию мою, проститутку старую,

Где-то в вонючей подворотне

В районе трех вокзалов

Я пристрелил дождливой черной ночью.

Труп ее в кровавой луже,

Холодный, как фильм Бергмана,

Будет утром полицией обнаружен,

Грязный, брошенный, исковерканный.

Тень на стене сизой пылью,

Дымом пороховым прибитая,

Оседает. В луже лежит милая

Иллюзия дружбы моей, убитая.

Я в бодром миноре по жизни иду!

У всех и всякого я на виду!

В вагоне метро, в магазине и в храме

Себя. как зверушку, веду на аркане.

Смотрите, мол, вот он, смотрите: каков-

Ничтожный и жалкий, Иван Дураков.

Рассвет и золото парижского бульвара

Ласкает нежно акварельным взглядом,

Кофеен скатерти неброские наряды

И улиц древние булыжные завалы.

Льет мед на окна, на лотки, маркизы,

Оград металлы выводя из тени.

Светлеют триумфальные ступени,

Химеры медь, и водостоки, и карнизы

Все четче тени, и острее контур,

И планировка улиц, и дорожки в парках.

Свет сеет, как сквозь сито, через арки

Невидимую радужную воду.

Разнузданным студентом с тростью,

Вихрастым и лихим,

Аккорд взлетел хребтом слоновой кости

Под всполох крыл!

Без устали, как сталь варили,

В котле небес

Гудела музыки неистовая сила-

Сердца вразрез!

Был звуками разорван воздух

На лоскуты!

И распахал мир на борозды

Алмазный плуг мечты!

Так трепетно и беспокойно

Кисть заполняла белый лист…

Мазки настойчиво, нестройно

Тянулись экспрессивно ввысь.

Художник стал сосредоточен

На сути красок и вещей,

И пишет он весь до ночи,

Чтоб утром зрителю прочесть.

Расскажет в простоте горячей

О красоте иных стихий.

Для нас, убогих и незрячих,

Напишет на холсте стихи.

Бой затих. Я, лежа в траншее,

Закурил, закрывши огонек.

Дым повис седым платком на шее,

На носу повис алеющий восток.

Воробей присел прохладой утра

На зеленый камуфляж плеча.

И несло от берцев мутным

Запахом мочи и кирзача.

Небо все светлело и светлело,

Запахи и краски шевеля,

Автомат стоял, как член, без дела,

И война меня имела, не любя.

Сыпь, черемуха, неталым снегом!

Засыпай зеленые травы!

Внезапно по шее с разбегу

Врежет крепко тоска мне!

Выйду и крикну в поле:

– Где ты, поэт рязанский?

Бескровный в смертной неволе

Лежит, молчаливый, безгласный.

Нет народной песни,

Где гибель твоя плачет.

Конь твой розовый, рассветный

Без всадника в поле скачет.

Скоро, слишком скоро

Понял ты жизни свиток.

Был на устах он горек,

Горек во чреве несытом.

Не было на Руси храма,

Где бы тебя отпели.

Пали храмы по воле хама!

Остались жить в твоей песне!

Поговори со мной, как эхо в пустоте,

Среди гнетущей тишины и ночи.

Так хочется мне звуки рассмотреть

На свет свечи, чадящей и непрочной.

Себя услышать голосом твоим,

Пера услышать тихий звук скрипучий,

Вдруг в лист строку горящий херувим

Смахнет крылом своим, горячим и могучим!

Шли двое под одним зонтом.

Плащ слева был дождем намочен,

А справа легкий локоть, как фантом,

Держался стебельком непрочным.

Молчали двое под одним зонтом,

А дождь болтал им анекдоты,