Галина Болтрамун - Всерьез и в шутку

Направленья традиций, новаций
Бередит потаенный маршрут,
Он нигде не желает назваться,
Фигурируя тут как не тут.

Сивый миф геологию учит
Копать глубже всяческих недр:
Полней запредельная участь,
Чем земной испаримый резерв.

Индустрия для нужд обиходных
Берет у природы сырье,
А природа и в кланах, и в клонах
Возьмет непреклонно свое.

В узине, что зовется оседлость,
Года сплющат каждый хребет,
Увеличивая повсеместность,
Где нас положительно нет.

Гибло в свете таких полаганий
Коченеют завет и статут.
Божью искру в земном балагане
Исповедует изгнанный шут.

Тени, смело отставшие от категорий Олимпа,
скатились в шумливое царство зеленых понятий,
где жмых, потайные шипы, откровенная липа
знают, как быть; где догадки готовы поклясться.

Олимп чудотворно врачует свои аксиомы,
если их надорвут, уходя, сумасбродные тени,
что в сфере низинных реалий сгущают фантомы,
режут вкось по живому банально избитые темы.

Однажды, раздернув сплетения мглы, беспримерно
снизошло Олимпийского света блаженное эхо
и, ударившись об умозренье слепого Гомера,
разлетелось к оплотам веков гомерическим смехом.

Часовые стоят в авангарде,
Мутный ноготь скользит по карте,
Застывает на белом пятне.
Оно ниоткуда берется,
Едва различимо смеется,
Когда стойкость лежит на войне,

А тактику всякой задачи
Понимают не так, а иначе
И жизнь отдают за так —
Цели, цензы и ценности лживы…
Брезжат сущие альтернативы
Тем, кто в сути Земле не земляк.

Заступает за крайности сверхчеловек,
Его тень, не рискуя, давно оторвалась,
А все постулаты из альф и омег
Помалкивают, в обстановке теряясь.

Разрываются формулы личных блокад —
И бегут в капилляры запретные токи
И что-то еще – напролет, невпопад,
Задев намагниченной мысли отеки.

Воздух, с лазурной подсветкою, чист,
Не заражён всенародным дыханьем;
В отдаленье играет эфирный флейтист —
Не ангел, не демон, а царь ликований.

Обманчив за гранью рутины финал —
Доходишь до точки, а там запятая.
Субъект, что в себе человека попрал,
Меж валентностями новизны западает,

Всё выбирая на риск свой и страх,
А всего ничего по шкале Абсолюта;
Для жизни, висящей на хрупких костях,
Лишь костоеда снисходит оттуда.

Деформирует цифры обратный отсчет,
С ними еще как-то нужно считаться;
Тот, кто стал хомо сапиенс наоборот,
Пока не лишился проклятой матчасти.

Не дается единственно верный прием
В хаосе рвенья и манипуляций,
Отзвучавшие в косности amen и om
Теперь ни на чем не умеют сказаться.

Сам Заратустра не так говорил,
Как следовало б. Его темный кумир —
Белокурая бестия в вечность влюбилась
И вены рвала… Или с жиру бесилась
И на щит поднимала трансжир.

Информацию о сердцеедах
принимает не к сведенью донор,
а всегда близко к сердцу берет.
Третьим миром помазанный Рерих
для расцвета своих гармоний
на «Алгебре» правил штрихкод.

Вера блуждающих миссий
потеряла свои постулаты
и горою стоит ни за что.
С корабля убежавшие крысы,
в пароходстве лишаясь мандата,
узнали про гамбургский счет.

Солнце нежит стило и стилеты,
печется о библиях шатких,
явно перегревая их суть, —
и в любой стороне сего света
шебуршат их сухие остатки,
пока мокрое дело да суд.

Заблуждения сброда, разброды
Соборности вносят объём
Дутый в бесповоротность народа
На привычном пути нелюдском.

Прирожденные светочу тени
Так, бывает, узоры сплетут,
Что дает он на ниве суждений
Не плоды – химерический фрукт.

Масса-магма, накрыв с поличным
Обжитого пространства кусок,
Знает: в ходе вещей неритмичном
Неизбежен и этот наскок.

Свечи, звоны и шик веночный
Рекламируют вечный покой,
А тот, кто его лишь пророчит,
Представляет не той стороной.

В любой из земных ситуаций
Брезжит сверхгалактический луч —
Может, пешка вселенских паяцев,
Может, к вышней открытости ключ.

К автономной сторожке у леса,
Поглотившего множество смут,
Продвигаются те интересы,
Что в сравненье нигде не идут.

Архитектор воздушного замка
Ей внедрил невесомости ком;
В паре с много несущею балкой —
Уводящий несносность проём.

Печь беспечная – на домовитость
Гениальный недружеский шарж;
В ночь подполье лунатику выдаст
Адекватный дорожный багаж.

Званый гость обретет за порогом
Всё, о чем вдохновенно мечтал,
Плюс неких субстанций немного,
Чтоб разрушить былой идеал.

На торце беспорядочный номер
Преломляет невиданный свет,
Что душевные фибры затронул
Тем, чьи взгляды сошли на нет.

В непотревоженных зарослях психики
зреют бутоны,
Тысячу лет в них повязаны клятвою
схемы цветов.
Гормоны, чем старше, тем ветренее
к дисгармонии склонны.
Прорывы дерзающих мыслей
все ближе к зиянию прорв.
Каждый орган достанут
губительные метастазы;
Скелеты в шкафу
истерично дополнят досье.
После инфарктов, убийств,
отравлений, чумы, эвтаназий
Одна Божья искра живет,
конгруэнтная вечности всей.

Раздолья бегут ради счастья и славы
Прорвать полосу горизонта;
Над ними – мерцание звездной облавы
И бестрепетный ядерный зонтик.

Молодецки настроенные километры
Удлиняют дороги прогресса,
У обочин впотьмах расставляют химеры
То, что стоит здесь черной мессы.

Повсеместно медово-молочные реки,
В сухом лишь имеясь остатке,
Вспоминают, как зрели для сверхчеловека
И нигде не сдались попрошайке.

Романтичные дали скрывают натуру,
Подкупая оптический принцип;
Там алчут найти: кто кругов квадратуру,
А кто – богатейшего принца.