Марина Леванте - Время пластмассовых богов. Сборник поэзии

Но ты обсудишь сам с собою,
Ибо ты не знаешь никого,
Ты просто сидя у дисплея,
Ведешь неслышный разговор,

Тот собеседник где-то в виртуале,
Он тоже нечто для тебя,
С ним ты обсудишь это нечто,
Возможно, грязью обольешь,
Она сойдет той виртуальной селью,
И не заденет голубой экран,
То нечто, что полил ты грязью,
Тот тоже, что сухой останется, как гусь.

Он тот, что нечто, что никем не понят,
А ты же, тоже нечто что-то с чем-то,
Ты нечто тот ещё дурак,
Что тратит время у экрана,
На разговоры с нечто ни о чем.

Со стороны же глядя в это нечто,
Похоже, что ты видишь сумасшедший дом,
Где сидя молча по палатам,
Те психи борются с собой,
Сражаясь не на жизнь,
А на смерть, за нечто быть всё же собой.

У них это и не выходит,
Сколь долго, ленно не сражаются они,
Будто зелёные кузнечки из фильма тоже ни о чем,
Где было нечто, что никто не понял,
Все горько плакали потом,
Срывая маски всё с экрана,
Пытаясь в нечто разобраться, что по чём.

А нечто, что было из нечто,
Смеялось тихо над собой,
Ведь был то все же сумасшедший дом,
Где люди все, что пациенты,
Привычно говорили обо всем,
Но будучи наедине с собой.

А как иначе, если глядя тупо,
В экран светящийся в сети,
Ты видишь вроде бы там друга,
А друг же видит лишь себя,
Ты говоришь ему: – Послушай.
А он к тебе, что глух и нем.
Ты же упорствуешь в своём.
– Давай поговорим о том, что нечто.
Поспорим, что ли, тоже всё о нем.

Друг, молча буквы выбивает,
И кроет матом, что по чём,
Его же интонаций ты не зная,
Ты лишь угадываешь речь,
Ты не читаешь книги иль газеты,
Про то, что в жизни может быть,
Ты сам живешь в этой газете.
И это нечто, что шутить с огнем.

Когда твои горящие мотивы,
Будет читать не знамо кто,
И это еще лучшее начало,
Ибо ты можешь вовсе и не узнать,
А что прочёл он из того начала,
Прочел вообще, иль выбросил в окно.

Ты не узнаешь, затаишь обиду на то же нечто,
Это будет нечто! Твоя обида и ты сам.
Тебя не пичкали таблеткой,
Ты просто сам сошёл с ума,
Всё не на жизнь сражаясь, а за нечто,
В борьбе которой ты простой дурак.

И это лучшее начало,
Ибо конец печален был,
Опять то нечто, ты, компьютер,
Твои посты про нечто, про себя,
И всё такая же белиберда,
Словно пустое место в жизни,
В котором ты и то же нечто,
А что такое нечто, не знает до сих пор никто.

Мы там нужны были, как те рабы,
Где были дети, что не без беды,
Где были те менты, что воровали,
И люд простой не защищали,
Бомжей хватало, только их скрывали,
И ложь, что нас ждала,
Почти что в каждой подворотне.

Ты не сумел бы сделать шаг,
Чтобы не попасть в тот буерак,
Который бы назвали лесом,
И начиналось всё с верхов,
Просто хватало и слепцов,
Глупцов и просто легковерных.

Теперь прошло уж, 30 лет,
А вы всё стонете по правде,
Которой не было и нет,
Из той же подворотни,
Где повылазили бомжы,
Заняв свои места-посты,
Где те верхи вдруг перестали врать
И поснимали лицемерно маски,

Которых не узнали вы,
Всё слепо веря, уж и без нужды,
В того вождя, которым был баран,
А вы его овечье стадо,
Что собралось спустя года,
На паперти и на закланье,

Поговорить о тех годах,
Соврать себе в печали,
О том, как было хорошо тогда,
Когда без устали всё врали,
И вам же в душу всё плевали,
Поставив целью сделать из людей рабов,
А сделали ещё слепцов, глупцов.

И вот спустя всё это время,
Как эволюции оплот,
Всё тот же старый нищеброд,
Про ложь, про правду и про эшафот,
Куда взвели морали на тему веры и добра,
Но отчего моральней вы не стали.

Вы так и продолжали свой поход
В ту сторону, где вас всё ждёт,
Тот вождь-баран, что подтвердит,
Что были вы всё ж правы,
Когда глотали ложь с враньем,
И этим же страдали.

А как иначе, ведь откуда вас,
Народных масс, взялось,
В таком количестве от нас,
Готовых биться за обман,
Не зная истины про нас,
Что редька, этот тот же горький хрен,
Что ложь, что лицемерный тлен,
Который слаще правды не бывает,
И от того порядочности в вас не прибывает.

Шутил апрельский первый день,
Ибо весной он звался,
А с крыш домов не капала капель,
Там в зимней стуже нависали глыбы ледяные,
Сосульками свисая вниз, но и не тая,
И под ногами громко хрумкая,
Хрустела ледяная корка.

И то не шутки, то была зима,
Укрывшая побеги белым снегом,
Апрельской снежной вьюгой замела она,
Тропинки, что уже почти блестели,
И запахом весны вокруг краснели.

А тут откуда не возьмись,
С первоапрельской шуткой,
Сосулька с грохотом упала вниз,
И даже не озябли ноги,
Что с силою ударили по ней,
Лишь потому что думали, что это шутка.

Но так ведут себя лишь дураки,
Не верящие, что весной зима бывает.
И потому точь-точь на первое число,
Она шутить не стала.

А просто весь апрель, когда заволокло
Зимою, льдинами и снегом,
Она сказалась дурочкой такой,
И с шуточкой, со смехом удалилась,
Но не закрыв же прочно за собою дверь,
Чтобы могла вернуться,
Возможно даже в мае или может, в январе.

Но вот шутить, как первого числа того апреля,
Она не будет больше никогда,
А только в явный первый день тот дурака.

Шел я как- то в полночь по дороге,
А вокруг стояла тишина.
Я играл, как в кегли, с тишиною,
Разбивая шаром шум тех мнимых лет,
Что не дали мне возможности когда -то,
Слышать и услышать тишину.

А сейчас в ту полночь на закате жизни,
Я всё шел вперёд и не смотрел,
На прохожих, на стучащих в рельсах маски,
Тех железных и грохочущих машин,

Их тут не было и это было просто,
Я шел мимо тяжких дум своих,
Наслаждаясь только той игрою в кегли,
Когда шар кидал в грохочущую жизнь,

И не слышал даже дребезжанья стекол,
Тех, что разбивались в пух и прах,
Как мои надежды на удачу,
Полностью разбились, навсегда.

Что б сейчас я мог идти навстречу далям.
Зная, что меня ждет тишина,
Та, которую я ждал ещё вначале,
А услышал только вот сейчас.

Потому и шёл я по дороге молча,
Слушая, боясь нарушить тишину,
Чтобы не узнать, что за горизонтом,
Больше не увижу ничего.

Но зато я буду там в печали,
Слушать наступившую навечно тишину,
То чего мне в жизни не хватало.