Владимир Невярович - Цвет любви

Великий Пост,
Без развлечений
Он проводился на Руси.
Без игрищ, плясок, пресыщений:
В трудах, молитвах и любви.
А как же дети?
Дети тоже
Старались взрослым подражать.
И каждый, сколь это возможно,
Мог от Поста благое взять.
Все новоделы – «тэ эр центры» —
Ловушки времени и душ,
Испепеляющие ветры,
С немалой тратой средств к тому ж.
Все незабвенное – забвенно.
Забудется и эта боль.
Пусть постепенно, не мгновенно
Уйдет, как сыгранная роль.
Расставит все на место время,
Вновь в мае расцветет сирень,
Залижет раны скорби племя,
Вновь предаваясь суете.
Накажут стрелочника Петю,
Посадят этак лет на пять,
Чтобы никто на белом свете
Не стал бы всуе вспоминать.
Забудет мир чужое горе,
От нас давно он в стороне.
И вновь приступит Запад вскоре
К давно объявленной войне.
Боль состраданья ныне душит.
Сегодня траур правды всей!
Да упокоит Бог те души,
Сгоревших заживо людей!

Однажды ослик в дом пришел,
Счастливый и довольный.
Спросила мама: «Хорошо
Ты день провел сегодня?»
«О, да! – ответил ей сынок, —
Чудесней не бывает.
Был человек на мне, седок,
О Нем весь город знает.
Мы с Ним вошли в Иерусалим,
Народ кричал: «Осанна,
Хвала, хвала!» Ему и мне
Все возносили славу,
Одеждой устилали путь,
И ветви пальм бросали.
Забуду ль я когда-нибудь
Тот праздник? Нет, едва ли!»
Тогда сказала мать ему:
«Вернись назавтра в город».
«Ну что ж, пусть будет посему.
Он мне безмерно дорог».
Осленок, город посетил,
Вернулся вдруг в печали:
«Меня, никто не угостил,
Все гнали и кричали.
Как то могло произойти,
Лишь день один прошел?».
«Сынок, без Господа, пойми,
Ты глупый лишь осел!»

Телеграмма на Небо быстрее письма,
Что бросаем мы в ящик почтовый;
Да и всех эсэмэсок, проворных весьма,
Теле-видео спутников новых.
Телеграмма на Небо и света быстрей,
Одолеет любую преграду!
Телеграмма на Небо в молитве твоей
Мир приносит душе и отраду!

Отмщенья, генерал, я требую отмщенья!
Коль честь имеете – к барьеру! Вызов мой!
Вы совершили подлость, преступленье,
Предательство, стремясь удрать домой.
Вы выдали Советам Адмирала
Позорным, гнусным способом лжеца.
Вы недостойны званья генерала,
А только лишь Иуды-подлеца.
Вы запятнали честь военного мундира
Прекрасной Франции, цвет неба голубой,
Прикрыли трусость пожеланьем мира,
Добытого преступною ценой.
Отдали золото России нашей чехам,
Тем «рыцарям», что – крысы с корабля.
Я поздравляю Вас с заслуженным успехом,
С кровавой датой на исходе января.
Из снеговых полей краснеющей Сибири
Вам шлет привет Иркутская тюрьма.
Вас проклянут народы в целом мире,
И в том числе и Франция сама.
Отмщенья, генерал! Я требую суд мести!
К барьеру! Будем драться до конца!
Пусть честный бой напомнит вам о чести,
А пуля охладит пыл подлеца!

Прекрасный витязь прошлых дней,
Как ныне ты России нужен!
Твой образ ближе и родней
После стиханья красной стужи:
Как образец, как талисман,
Как книга доблести и чести.
Рассейся розовый туман,
А с ним обман со злобой вместе!
Таких как ты – по пальцам счесть,
Ты – откровенье Книги Царской.
Через века – благая весть
Нам: Генерал Сыробоярский!

Секретарь у Великого Князя!
С ним пошел без раздумья на плаху.
Был немного смешон, несуразен,
Но умен и бесчувственен к страху.
Бедный Жонсон! Как пел он романсы,
Как волшебно играл на рояле,
Как умело счета вел, финансы,
Как смеялся, когда был в ударе!
Как умел он поднять настроенье,
Сделать вовремя правильный ход!
Что поделать? Судьба? Провиденье?
Попущенье? Осьмнадцатый год?
Посадили на два фаэтона,
Увезли в забубенную даль.
Ночь убийства. Надрыв камертона.
И басов гробовая печаль.
До сих пор ищут тщетно останки.
Век прошел, а тела не найдут.
Нет следов, даже крохотной ямки,
Где могли бы найти их приют.
Пермь под черным крестом в летаргии,
Под молчанье рабочих цехов.
Мотовилиха, ждешь Литургии
С покаянием страшных грехов?
Годы минули казней, пожарищ,
Хоть идет утонченная брань.
Был прекрасный у Князя товарищ,
В жизни, в смерти – его Секретарь!

Он отбывал четыре года.
Все – в Петропавловской тюрьме.
Вела во тьму его дорога,
И долго он блуждал во тьме,